Николай Коняев Гибель красных моисеев Красный террор в Петрограде в 1918 Урицкий 2

Николай Коняев

Гибель красных моисеев
Начало террора 1918 г.
«ВЕЧЕ»
Москва
2004
ББК 63.3 К 65
Вниманию оптовых покупателей!
Книги различных жанров
можно приобрести по адресу.
129348, Москва, ул. Красной сосны, 24.
Акционерное общество «Вече».
Телефоны: 188-88-02, 188-16-50, 182-40-74;
т/факс: Ш-89-59, 188-00-73.
E-mail: veche@veche.ru http://www.veche.ru
Филиал в Нижнем Новгороде
«Вече—НН» тел. (8312) 64-93-67, 64-97-18.
Филиал в Новосибирске
ООО «Опткнига—Сибирь»
тел. (3832) 10-18-70
С лучшими книгами издательства «Вече»
можно познакомиться в интернете на сайте
www.100top.ru
Филиал в Казани ООО «ВЕЧЕ-КАЗАНЬ»
тел. (8432) 71-33-07
ISBN 5-9533-0267-3
© Коняев Н.М., 2004.
© ООО «Издательский дом «Вече», 2004.
Когда надлежало соблюдать закон, они по­пирали его; а теперь, когда закон перестал дей­ствовать, они настаивают на том, чтобы со­блюдать его. Что может быть жалче людей, которые раздражают Бога не только преступ­лением закона, но и соблюдением его9
Иоанн Златоуст
Глава первая
ЛЕНИН, ТРОЦКИЙ И... ДЗЕРЖИНСКИЙ
Русской массе надо показать нечто очень простое, очень доступное ее разуму.
В. И. Ленин
Русский народ — дрова в топке мировой революции...
Л.Д. Троцкий
ВЧК— лучшее, что дала партия.
Ф.Э. Дзержинский
Широкие, чиннне коридоры Смольного института бла­городных девиц как-то сразу сделались по-восточному тес­ными и неопрятными. Между похожих на биндюжников мат­росов с маузерами бегали черноволосые, юркие большеви­ки с жуликоватыми глазами, звучали визгливые голоса.
И устраивалось все необыкновенно грязно, неудобно и бестолково.
Ленину отвели для отдыха комнату, в которой почему-то почти не было мебели, только в углу валялись брошен­ные на пол одеяла и подушки.
Но и прокуренные, заплеванные «страшными» и «весе­лыми чудовищами» коридоры, и мышиный, смешанный с чесноком, запах, которым пропитались подушки и одеяла, не вызывали отвращения.
Это был запах русской революции.
Широко раздувая ноздри, устраивался Ленин на своей первой смольнинской постели... Но только закрыл глаза, как
Н. КОНЯ ЕВ
вбежал в комнату Троцкий в потертом, засыпанном перхо­тью сюртуке.
—Устроились, Владимир Ильич? — спросил он, опуска­ясь рядом на одеяла.
—Да... — ответил Ленин. — Слишком резкий переход отподполья, от переверзенщины к власти... Es schwindelt...
— У меня тоже кружится голова... — признался Троцкий.Он не договорил — в двери заглянули: '
— Дан1 говорит, товарищ Троцкий, нужно отвечать!
Троцкий убежал в зал, где шло заседание съезда Сове­тов, ответил товарищу Дану и снова вернулся в комнату с одеялами. С порога заговорил, продолжая мысль, которая жила в нем, не прекращаясь, все последние дни.
— Да-да. Самое трудное теперь не захлебнуться в событи­ях революции. Быстрый успех обезоруживает, как и пора­жение.
Ленин сбросил с себя одеяло и подошел к окну, за кото­рым грязноватые октябрьские сумерки мешались с серыми солдатскими шинелями, со страшной ночною чернотою мат­росских бушлатов,,.
— Если это и авантюра, товарищ Троцкий, то в масшта­бе— всемирно-историческом! — сказал Ленин, чуть накло­нившись вперед и заложив большие пальцы рук за вырезыжилета. — Это такая авантюра, которой не видывал мир!
Сколько раз видел Троцкий это движение, но до сих пор не мог привыкнуть к той поразительной метаморфозе, что происходила в такие мгновения с Ильичем. Голова сама по себе не казалась большой, но, когда Ленин наклонял ее впе­ред, огромными становились лоб и голые выпуклины черепа.
Троцкому казалось тогда, что Ленин пытается разглядеть нечто еще не видимое ни окружающим, ни ему самому. Как-то сами собой из-под могучего лобно-черепноГо навеса вы­ступали ленинские глаза.
«Угловатые скулы освещались и смягчались в такие момен­ты крепко умной снисходительностью, за которой чувствова­лось большое знание людей, отношений и обстановки — до са­мой что ни на есть глубокой подоплеки. Нижняя часть лица с рыжевато-сероватой растительностью как бы оставалась в тени»2
1 Дан (Гурвич) Ф.И — один из лидеров меньшевиков.
2 Л. Троцкий. Вокруг Октября. А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий.Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991, С. 99.
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Ленин заговорил быстро, без пауз^ и картавый смысл его речи сводился к тому, что большевики смогут закрепить свою власть в стране, — голос Ленина смягчился, сделался гибче и по-лукавому вкрадчивей, — только разрушив ее!
Ленин восхищал Троцкого.
В этом хазарском вожде российского пролетариата почти не ощущалось еврейства...
Кажется, ни мать-еврейка1, ни годы, проведенные в ре­волюционных кругах, не оставили в Ленине никакого сле­да, кроме рыжизны и картавой неспособности правильно выговаривать звуки русского языка.
Но при этом — интернационалист Троцкий это очень ост­ро чувствовал! — Владимир Ильич был евреем гораздо боль­шим, чем мать, чем сам Троцкий, чем все товарищи по партии.
Рожденный и выросший на Волге, каким-то немыслимым чудом проник Ленин в тысячелетнюю даль еще несокрушен­ного русскими князьями каганата, напился злой и горючей хазарской мудрости и, потеряв почти все еврейские черты, стал евреем в вершинном смысле этого слова.
Он так необыкновенно развил в себе желание и способ­ности лично воздействовать на историю, что всегда, пусть и подсознательно, воспринимал общественные отношения только в соотношении с самим собою, так, как будто все­гда находился в их центре... Все, что не встраивалось в эту модель общественного устройства, отвергалось им, подле­жало осмеянию и'забвению.
Снова вспомнилось Троцкому то острое, подобное сле­пящему удару ножа, восхищение Лениным, которое испы­тал он на Апрельской конференции...
Что-то долга и скучно говорил Коба.
Сталин тогда приехал из Сибири, не скрывая своих пре­тензий на руководство партией.
И вот в самый разгар его работы, которой Сталин прида­вал характер работы вождя, и появился Ленин. Он вошел на совещание, точно инспектор в классную комнату, и, схва­тив на лету несколько фраз, повернулся спиной к учителю и мокрой губкой стер с доски все его беспомощные каракули.
У делегатов чувства изумления и протеста растворились в чувстве восхищения. У самого Сталина, это было видно по
1 Дед Ленина по матери — Израиль (в крещении Александр) Дави­дович Бланк, еврей, бабка — Анна Иоганновна (Ивановна) Гросшопф.
Н. КОНЯЕВ
его лицу, обиду теснила зависть, зависть — бессилие. Коба оказался посрамлен перед лицом всей партийной верхуш­ки, но бороться было бесцельно, потому что и сам Сталин тоже увидел новые, распахнутые Лениным, горизонты, о которых он и не догадывался еще час назад.
Сейчас, когда совершился Октябрьский переворот, было так же...
Только теперь на месте Сталина оказался он, Троцкий.
1.
К сожалению, кроме воспоминаний самого Л.Д. Троцко­го, рассыпанных по томам его сочинений, никаких свиде­тельств о том, что происходило тогда в комнате с одеяла­ми, не осталось.
«Биографическая хроника жизни В.И. Ленина», избега­ющая в числе многих сподвижников В.И. Ленина упомина­ния Л.Д. Троцкого, не говорит и об этой комнате..,
В «Хронике» отмечены лишь разговор В.й. Ленина с ра­бочим А.С. Семеновым, беседа с инженером-технологом Козьминым, интервью корреспонденту «Рабочей газеты», отдых на квартире В.Д. Бонч-Бруевича, но никаких упоми­наний о встречах и разговорах с видными работниками партии нет или они обезличены участием В.И. Ленина в раз­личных заседаниях1.
Тем не менее мы склонны верить утверждениям Л.Д, Троц­кого (косвенно они подтверждаются воспоминаниями дру­гих сподвижников В.И. Ленина), что именно в той комна­те с одеялами и была выработана принципиально новая стра­тегия государственного строительства.
Тут надобно сделать пояснение.
Многие критики большевиков совершенно справедливо указывают на антинародный, антигосударственный харак-
1 Из «Хроники» следует, например, что в заседании II Всероссий­ского съезда Советов В И Ленин участвовал с 21 часа 26 октября до 5 часов 27 октября То есть в общей сложности S часов А если приплю­совать сюда заседания ВРК, фракции большевиков и так далее, то получится, что Владимир Ильич только и занимался заседаниями в эти октябрьские дни А это совершенно не соответствовало характеру В И Ленина
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
тер их деятельности. Однако как только встает вопрос, а почему этим антирусским силам удалось захватить власть в России, разговор уходит в туманные рассуждения о масон­ском заговоре, о происках мировой закулисы, которые не столько отвечают на вопрос, сколько переформулируют его.
Спору нет, и заговор был, и мировая закулиса не дрема­ла, но ведь не об этом речь, а о том, почему русское наци­ональное и государственное сознание оказалось неспособ­ным противостоять атаке злых сил, почему русское обще­ство позволило захватить власть в стране жалкой кучке заговорщиков.
В воспоминаниях знаменитого террориста и военного ге­нерал-губернатора Петрограда Б. В. Савинкова ответа на этот вопрос нет, но из них становится ясно, что в октябре 1917 года та часть русского общества, которая получала жа­лованье за то, чтобы оберегать страну, и не собиралась про­тивостоять большевикам.
«25 октября 1917 года рано утром меня разбудил сильный звонок. Мой друг, юнкер Павловского училища Флегонт Кле­пиков, открыл дверь и впустил незнакомого мне офицера. Офицер был сильно взволнован.
— В городе восстание. Большевики выступили. Я пришелк Вам от имени офицеров Штаба округа за советом.
— Чем могу служить?
— Мы решили не защищать Временного правительства.
— Почему?
— Потому что мы не желаем защищать Керенского.
Я не успел ответить ему, как опять раздался звонок и в комнату вошел знакомый мне полковник Н.
— Я пришел к Вам от имени многих офицеров Петро­градского гарнизона.
— В чем дело?
— Большевики выступили, но мы, офицеры, сражатьсяпротив большевиков не будем.
— Почему?
— Потому что мы не желаем защищать Керенского.
Я посмотрел сначала на одного офицера, потом на друго­го. Не шутят ли они? Понимают ли, что говорят? Но я вспом­нил, что произошло накануне ночью в Совете казачьих войск, членом которого я состоял. Представители всех трех казачьих полков, стоявших в Петрограде (1, 4 и 14-го), за­явили, что они не будут сражаться против большевиков. Свой
Н. КОНЯЕВ
отказ они объяснили тем, что уже однажды, в июле, пода­вили большевистское восстание, но что министр-председа­тель и верховный главнокомандующий Керенский «умеет только пропивать казачью кровь, а бороться с большевика­ми не умеет» и что поэтому они Керенского защищать не желают.
— Но, господа, если никто не будет сражаться, то властьперейдет к большевикам.
— Конечно. .
Я попытался доказать обоим офицерам, что каково бы ни было Временное правительство, оно все-таки неизмери­мо лучше, чем правительство Ленина, Троцкого и Крылен-ки. Я указывал им, что победа большевиков означает про­игранную войну и позор России. Но на все мои убеждения они отвечали одно:
— Керенского защищать мы не будем.
Я вышел из дому и направился в Мариинский дворец, во временный Совет республики (Предпарламент, — Н.К.).
На Миллионной я впервые встретил большевиков — солдат гвардии Павловского полка. Их было немного, человек пол­тораста. Они поодиночке, неуверенно и озираясь кругом, направлялись к площади Зимнего дворца.
Достаточно было одного пулемета, чтобы остановить их движение»1.
Пулемета, как мы знаем, не нашлось.
Зимний дворец вместе с Временным правительством за­щищали лишь мальчишки-юнкера да женский батальон.
Причины этого отказа Временному правительству в за­щите можно поискать и в том, как трусливо и подло «сдал» А.Ф. Керенский армию во время так называемого Корни-ловского мятежа, но во главе тут — конечно же откровенно антирусская политика Временного правительства.
Лидеры партий, пришедших к власти, не считали нуж­ным скрывать, что Февральская революция была соверше­на во имя еврейских интересов.
«Я бесконечно благодарен вам за ваше приветствие, — от­вечая председателю Еврейского политического бюро Н.М. Фридману, говорил глава Временного правительства
1 Б.В. Савинков. Борьба с большевиками // Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. Т.1. Кн.2. М.: Книга, 1990. С. 151 — 152.
8
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
князь Георгий Евгеньевич Львов. — Вы совершенно правильно указали, что для Временного правительства явилось высокой честью снять с русского народа пятно бесправия евреев, насе­ляющих Россию»1.
«В ряду великих моментов нынешней великой револю­ции, — вторил ему не менее известный член Государствен­ной Думы Н.С. Чхеидзе, — одним «з самых замечательных является уничтожение главной цитадели самодержавия — уг­нетения евреев».
А Павел Николаевич Милюков, будучи министром ино­странных дел, так рапортовал Якову Шиффу, директору бан­кирской фирмы в Америке «Кун, Лейб и К°», финансиро­вавшей русскую революцию: «Мы едины с вами в деле не­нависти и антипатии к старому режиму, ныне сверженному, позвольте сохранить наше единство и в деле осуществления новых идей равенства, свободы и согласия между народа­ми, участвуя в мировой борьбе против средневековья, ми­литаризма и самодержавной власти, опирающейся на боже­ственное право. Примите нашу живейшую благодарность за ваши поздравления, которые свидетельствуют о перемене, произведенной благодетельным переворотом во взаимных от­ношениях наших двух стран».
В.Д. Набоков изволил пошутить по этому поводу, что со­стоявшееся в октябре 1917 года совещание старшин Пред­парламента можно было назвать синедрионом, ибо «подав­ляющая часть его состава были евреи»2.
А.И. Солженицын в книге «Двести лет вместе» достаточ­но убедительно показывает, что власть Временного прави­тельства простым населением воспринималась как власть ев­рейская и большевики, хотя, разумеется, и не поддержива­ли антисемитских настроений в обществе, но «ведя своё движение под лозунгом «долой министров-капиталистов», не только не глушили эту струю, а не гнушались раздувать: мол, Исполнительный Комитет ведёт себя относительно правительства так чрезвычайно умеренно лишь потому, что всё захвачено капиталистами и евреями»*.
1 Еврейская жизнь. 1917. 16 апреля.
2 В. Набоков. Временное правительство // Архив Русской Револю­ции, издаваемый И.В. Гессеном. Берлин, 1922. Т. I. Цит. по изд.: ML:Современник, 1991, Т.1. С. 104.
3 А И Солженицын. Двести лет вместе. М • Русский путь, 2002. Т.2. С. 68
Н. КОНЯЕВ
Много говорилось, насколько точно был выбран Лени­ным момент для производства переворота. Гениально точно рассчитал он, когда, свергнув Временное правительство (об­ладавшее, кстати сказать, нулевой легитимностью), боль­шевики, пусть и на короткий момент,, но будут восприня­ты русским народом не как захватчики, а как освободители от ненавистной власти А.Ф. Керенского.
Но эта победа — победа момента. Она могла уплыть из рук, растаять в руках, как будто ее и не было.
Гениальность Ленина не только в том, что он определил момент, когда можно захватить власть. В комнате с одеяла­ми он совершил невозможное —- нашел способ, как закре­пить свою власть навсегда.
2.
Первыми Декретами, принятыми съездом Советов сразу после переворота, были заложены основы для разрушения России как государства.
Сами по себе сформулированные в Декрете о мире пред­ложения «начать немедленно переговоры о справедливом, де­мократическом мире, без аннексий и контрибуций» ника­кого практического значения не имели и не могли иметь, потому что декрет не оговаривал, кто и с кем должен дого­вариваться. Не определено было и то, как должны осуще­ствляться переговоры. Предлагалось только вести перегово­ры открыто, ликвидировав все тайные соглашения и дого­воры,
Более того...
После обращения ко «всем воюющим народам и их пра­вительствам» Ленин вычеркнул из декрета все упоминания о правительствах воюющих стран, и все предложения дек­рета адресовались нациям, воюющим народам и полномоч­ным собраниям народных представителей, которыми, как это доказали сами большевики, могли стать любые авантю­ристы.
И предложения эти говорили не столько о мире, сколь­ко об устройстве мировой революции: «рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи, помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело
10
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс от вся­кого рабства и всякой эксплуатации»1.
Разрушительная для'России, как государства, сила этого декрета была значительно усилена редактурой Владимира Ильича Ленина. Несколько точных купюр, незначительные поправки и — документы, задуманные как популистские дек­ларации, обрели беспощадную силу грозного оружия. В ле­нинской редакции Декрет о мире превратился в декрет о гражданской мировой войне.
На наш взгляд, историки несколько преувеличивают роль соглашений, заключенных большевиками с немецким ген­штабом. Интересы немцев и большевиков в конце 1917 Года и так совпадали по многим пунктам.
В первую очередь — по вопросу о судьбе русской армии. . Германия стремилась уничтожить Восточный фронт, а большевики — демобилизовать еще не до конца разложив­шуюся действующую русскую армию, настроенную к ним не менее враждебно, чем к немцам.
Исходя из своих собственных интересов, советское пра­вительство потребовало от главкома генерала Н.Н. Духони­на «сделать формальное предложение перемирия всем вою­ющим странам».
Однако, по представлениям Николая Николаевича, по­добные предложения могли исходить не от неведомо кем на­значенных полномочных собраний народных представителей, а только от правительства, облеченного доверием страны, и он отказался исполнить приказ, за что и был растерзан ла­тышами2, а на его место назначен не отличавшийся излиш­ней щепетильностью прапорщик Крыленко.
Интересно, что в самой армии прекрасно понимали, к чему могут привести такие переговоры о мире.
«Был целые сутки в карауле в бывшем Министерстве ино­странных дел, — вспоминает очевидец тех событий СВ. Ми-лицын. — Всего нас было 12 человек. Из нашего взвода я и Лукьянов. Разговор сразу завязался на политическую тему. Начал Аршанский:
1 В.И. Ленин. Полн.«собр. соч. Изд. 5-е. Т. 35. С. 16.
2 Возглавлял латышей, растерзавших Николая Николаевича Духо­нина, Ян Цвикке, тот самый Радионов, который 23 мая 1918 годадоставит на расправу в екатеринбургский «дом особого назначения»царских детей.
11
Н. КОНЯЕВ
— Слышали новость? Крыленко издал приказ о правепредставителей полков заключать перемирие и представлятьдоговоры на утверждение Советской власти.
— Что же! Значит, сколько полков, столько и мирныхдоговоров? Украинский полк заключит один мир, Велико­русский — другой и так далее. Да и действителен ли приказКрыленко для украинских частей?
— Ему на это наплевать. Ему одного нужно — заключайтемир и расправляйтесь со своими начальниками. Вот прапор­щику что нужно».
Но, кроме разговоров, никакого противодействия оказа­но не было.
В тех же воспоминаниях СВ. Милицына, пытающегося, как он говорит сам, понять, кто превратил в зверских лю­дей, жадных к чужой собственности и жизни, тех, кто когт да-mo был чистыми детьми, верующими и любящими,, раз­говор о прапорщике Крыленко так ничем и не кончается.
«Вот они тут крутят, а отвечать народу придется,— тихо, с ноткой грусти вставил Лукьянов.
— А ну их к черту. Давайте лучше чай пить. Чья очередьза кипятком?»1
Другое дело — действующая армия.
Когда предложения Ленина прекратить военные действия и самим выбирать уполномоченных для переговоров с гер­манцами дошли до полков, начались стихийные братания. Заранее подготовившееся к подобному повороту событий гер­манское командование бросило на «братания» сотрудников пропагандистских служб, и уже к 16 ноября двадцать рус­ских дивизий, «заключив» перемирие, самовольно покину­ли окопы, а оставшиеся дивизии придерживались соглаше­ния о прекращении огня. Германская армия при этом про­должала сохранять дисциплину и боевой порядок.
Л.Д. Троцкий самолично проверил, как выполнена в вой­сках ленинская директива о стихийном заключении мира. Еще когда он «первый раз проезжал через окопы на пути в Брест-Литовск, наши товарищи, несмотря на все предупреждения и понукания, оказались бессильны организовать сколько-нибудь значительную манифестацию против чрезмерных тре-
1 Милицын С.В Из моей тетради. Последние дни Преображенского полка // Архив Русской Революции, издаваемый И.В. Гессеном, Бер­лин, 1922. Т. 2. Цит. по изд.: М : Современник, 1991. Т 2 С. 219.
12
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
бований Германии: окопы были почти пусты, никто не от­важился говорить даже условно о продолжении войны. Мир, мир во что бы то ни стало!.. Позже, во время приезда из Брест-Литовска, я уговаривал представителя военной груп­пы во ВЦИК поддержать нашу делегацию «патриотической» речью. «Невозможно, — отвечал он, — совершенно невозмож­но; мы не сможем вернуться в окопы, нас не поймут; мы потеряем всякое влияние»1...
*Тем не менее, хотя большевистские и германские инте­ресы совпадали, хотя большевики конечно же имел*? какие-то обязательства перед Германией, стратегия политики Ле­нина и Троцкого этими факторами не исчерпывалась и эти­ми обстоятельствами не определялась.
Более того, надо признать, что названные нами полити­ческие сюжеты воспринимались Лениным и Троцким лишь как малозначительные эпизоды в грандиозном переходе от Русской революции к Мировой революции.
И можно с большой долей уверенности говорить, что ни Ленин, ни Троцкий, ни другие более или менее посвящен­ные в дело большевики никаких долгов Германии возвра­щать не собирались, поскольку, по их замыслу, и Герма­нию должна была постигнуть участь России.
Когда Троцкий в комнате с одеялами понял это, ему по­казалось, что еще никогда в жизни он не переживал подоб­ного восторга.
И он был не одинок в своих ощущениях.
«В день 26 октября 1917 года, когда невысокий рыжеватый человек своим картавящим голосом читал с трибуны Декрет о мире, провозглашающий право всех народов на полное само­определение, так верилось в близкое торжество, в скорый ко­нец безумных грабительских войн, в близкое освобождение че­ловечества!.. Неудержимый порыв охватил весь съезд, кото­рый поднялся с мест и запел песнь пролетарского освобождения. Звуки «Интернационала» смешивались с при­ветственными криками и с громовым «ура»; в воздух летели шапки, лица раскраснелись, глаза горели»2.
1 Пройдет всего полгода, и Л.Д. Троцкий введет в армии систему«децимария», согласно которой расстреливали каждого десятого крас­ноармейца из провинившейся части. Но это будет в другой армии и надругой, на гражданской войне.
2 Ю.М. Стеклов. В этот день. Клочки воспоминаний // ВечерняяМосква. № 254. 5 ноября 1927 г.
13
Н. КОНЯЕВ
3.
Точно так же Ленин поступил и с Декретом о земле.
Многих смутила, а кое-кого и возмутила бестолковость, что царила при подготовке этого важнейшего документа.
Куда-то потерялся текст с правками.
Даже сам Троцкий не сразу сообразил, почему вместо док­лада по вопросу о земле Ленин зачитал на съезде напечатан­ную в «Известиях» эсеровскую программу земельных пре­образований1.
И только потом, слушая возмущенный — дескать, это по­литический плагиат! — гул эсеров, Троцкий сообразил, что главное в ленинском Декрете о земле не эсеровские обеща­ния, а большевистская реализация этих обещаний.
Получалось, что декрет, отменяя навсегда частную соб­ственность на землю, определял, как должна проходить кон­фискация земель у владельцев, а вот реализацию права всех граждан России на свободное пользование землей при усло­вии собственного труда на ней, декрет возлагал на Учреди­тельное собрание.
Гениальность ленинского плана восхищала Троцкого и многие годы спустя.
Вместо свободы землепользования российское крестьян­ство и не могло получить по этому декрету ничего, кроме продотрядов военного коммунизма, кроме права на рабский труд в коммунах и колхозах во имя победы мировой рево­люции.
И так во всем. В каждом, даже самом малозначительном распоряжении Ленина обнаруживался замысел, постигнуть который самостоятельно можно было, только обладая силь­ным интеллектом Троцкого.
И это и было боевым языком партии, позволяющим сво­бодно, не опасаясь ни врагов, ни малоспособных сподвиж­ников кавказского происхождения, говорить о наиболее важных проблемах партийной политики и укрепления сво­ей власти.
Впрочем, и Троцкому тоже приходилось приподнимать­ся над собой, выпрыгивать из себя, чтобы до конца уразу­меть стратегическую линию ленинской политики: чтобы
1 В И Ленин Поли собр соч Изд-е 5-е Т 35 С 24—25 14
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
удержаться у власти, большевики должны не строить, а раз­рушать!
Руководствуясь этой мыслью, и составляли они с Лени­ным список первого правительства.
— Как назвать его? — спросил Ленин.
— Может быть, Совет министров? — предложил Троцкий.
— Нет! Только не министрами! — решительно отверг пред­ложение Ленин. — Это гнусное, истрепанное название.
— Можно назвать комиссарами — сказал Троцкий. — Со­вет верховных комиссаров
— Нет! — Ленин покачал головой. — «Верховных» плохозвучит.
— Нельзя ли «народных»?
— Народные комиссары? — переспросил Ленин, как быпробуя на вкус слово. — А что? Это, пожалуй, пойдет. Со­вет народных комиссаров. Превосходно! Это пахнет рево­люцией.
Любопытно, что В.Д. Бонч-Бруевич, вспоминая о рож­дении Совнаркома, косвенно подтвердил факт этого разго­вора Троцкого и Ленина.
Он рассказывает, что название Совнаркома и его струк­тура уже были определены В.И. Лениным и доведены им до сведения партийцев как решение, не нуждающееся в обсуж­дении. Но естественно, В.Д. Бонч-Бруевич усмотрел в этом только еще одно проявление гениальности В.И. Ленина.
«Как только наступил первый момент после захвата влас­ти, когда пришлось всем подумать об устройстве правитель­ства, то, конечно, сейчас же поднялся вопрос о формах его, — вспоминал он. — Большинство определяло эту форму в старых формах: кабинет министров. Как сейчас помню, Владимир Ильич, заваленный крайне трудной работой с первых дней революции, услыхал этот разговор, переходя от телефона к телефону, и мимоходом бросил: «Зачем эти старые названия, они всем надоели. Надо устраивать комиссии по управлению страной, которые и будут комиссариатами. Председателей этих комиссий назовем народными комиссарами; коллегия предсе­дателей будет — Совет Народных Комиссаров, которому и принадлежит полнота власти, съезд Советов и Центральный Исполнительный Комитет контролируют его действия, им же принадлежит право смещения комиссаров».
Этот мимолетный разговор предопределил формы органи­зации новой правительственной власти. Невольно обратило вни-
15
Н. КОНЯЕВ
мание всех, что Владимир Ильич, очевидно, за 2]/2 десятка лет непрерывной революционной борьбы имел время обдумать все до мелочей и был готовым к тому судному дню, когда меч пролетарской революции отсечет голову буржуазной гидры, когда переход власти в руки трудящихся будет уже не сладо­стной мечтой, а суровой боевой действительностью. К этому дню ему, вождю величайшей в мире революции, надо было быть всегда готовым, и он, действительно, был готов»1.
Думается, что гениального экспромта в ленинской поли­тике было больше, чем мудрой предусмотрительности, и идея создания Совнаркома родилась на ходу.
Другое дело, что додумал ее В.И. Ленин до конца.
По-ленински, не упуская ни единой мелочи, Владимир Ильич заявил Троцкому, что в охране Совета народных ко­миссаров нельзя полагаться на солдат и матросов и надобно срочно собрать охрану из латышей или китайцев.
— Они же по-русски не понимают, Владимир Ильич... —возразил Троцкий.
— И это правильно, Лев Давидович! Я думаю, чем мень­ше они будут понимать нас, тем лучше. Ведь у нас, батень­ка, и аппарат пестренький, — Ленин взглянул на лежащийперед ним список Совнаркома: — На 100 порядочных 90 мер­завцев!
4.
Самое интересное и важное в революциях — это не сама революция и даже не причины, которые обусловили рево­люционный взрыв, а то, как удается революционерам удер­жать власть...
Большевики победили, кажется, вопреки всем законам логики, вопреки здравому смыслу.
Секрет разгадки, как нам кажется, кроется в устроении головы Владимира Ильича Ленина, в характере его.
Будучи последовательным материалистом, Ленин произ­вольно, не соотносясь с реальной обстановкой, осуществлял свои действия так, как будто мир и управлялся из того цен­тра, в котором находился он сам. Только такое устроение мира было правильным и разумным по его глубочайшему, не под-
Красная газета. 1920. 7 ноября.
16
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
властному никакому анализу и критике убеждению, а любое другое — нелепым, ошибочным, иррациональным...
«Ленин, — писал А.В. Луначарский, — никогда не огляды­вается на себя, никогда не смотрится в историческое зеркало, никогда не думает даже о том, что о нем скажет потомство, — он просто делает свое дело. Он делает это дело властно, и не потому, что власть для него сладостна, а потому что он уверен в своей правоте и не может терпеть, чтобы кто-нибудь портил его работу. Его властолюбие вытекает из его огромной уве­ренности в правильности своих принципов и, пожалуй, из не­способности (очень полезной для политического вождя) ста­новиться на точку зрения противника» (выделено нами. —
н.к.у.
A.M. Горький приводит в своих воспоминаниях рассуж­дение В.И. Ленина об «эксцентризме» как особой форме те­атрального искусства.
«Тут есть какое-то сатирическое или скептическое отно­шение к общепринятому, — говорил он, — есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать ало­гизм обычного. Замысловато, а — интересно!»
Сам Ленин тоже был эксцентриком.
Трезво и ясно анализируя информацию об общественных настроениях и реальном положении дел, он обладал настоль­ко мощным интеллектом, что незаметно для сподвижников, а порою и для самого себя, деформировал реальную карти­ну событий, так располагал поступающую информацию, что центр событий как бы смещался к точке, в которой нахо­дился он сам.
И это не было ни обманом, ни дезинформацией.
Сохранились любопытные воспоминания Л .Д. Троцкого:
«Я приехал за границу с той мыслью, что ЦО (централь­ный орган, редакция газеты «Искра». — Н.&) должен «под­чиняться» ЦК. Таково было настроение большинства «русских» искровцев, не очень, впрочем, настойчивое и определенное.
— Не выйдет, — возражал мне Владимир Ильич. — Не то соотношение сил. Ну, как они будут нами из России руково­дить? Не выйдет... Мы — устойчивый центр, и мы будем руко­водить отсюда.
1 А. Луначарский. Лев Давидович Троцкий // А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991 С. 350.
17
Н. КОНЯЕВ
— В одном из проектов говорилось, что ЦО обязан поме­щать статьи членов ЦК.
-— Даже и против ЦО? — спрашивал Ленин.
— Конечно.
— К чему это? ни к чему. Полемика двух членов ЦО моглабы еще при известных условиях быть полезной, но полемика«русских» цекистов против ЦО не допустима.
— Так это же получится полная диктатура ЦО? — спра­шивал я.
— А что же плохого? — возражал Ленин. — Так оно принынешнем положении и быть должно»...1
Абсурдно, когда пусть и центральный, но все же только орган печати Центрального комитета принимает функции управления и руководства самим Центральным комитетом. Но в ленинской логике эксцентрика, свободно преобразу­ющего один вид движения в другой, это нормально и есте­ственно, поскольку сам Ленин находится в центральном органе.
Так же эксцентрично относился В.И. Ленин к организа­циям и общественным институтам при подготовке Октябрь­ского переворота, этим определялось его отношение к Уч­редительному собранию после переворота...
С точки зрения Ленина, не было ничего более нелепого, чем соблюдать какие-то договоры, если соблюдение их мог­ло привести к утрате власти.
Эта способность в любое мгновение ломать любые обы­чаи, наполнить противоположным содержанием любые пра­вила и была, безусловно, самой сильной стороной Ленина-политика, если, конечно, можно назвать политикой ту пер­манентную ломку всего и вся, которой он занимался на протяжении своей государственной деятельности.
Говорят, что Ленин был широк.
Да... Он был широк в том смысле, что любая форма прав­ления была хороша для него, пока гарантировала ему власть.
Сейчас уже редко вспоминают, что большевики, сверг­нув правительство Керенского, скомпрометировавшее себя полной неспособностью к управлению Россией, идею де­мократических выборов в Учредительное собрание, которое
1 Лев Троцкий Ленин и старая «Искра» // А. Луначарский, К Радек, Л. Троцкий. Силуэты* политические портреты.. М.: Политиздат, 1991 С.25-26
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
и должно было определить государственное устройство Рос­сии, не отвергли.
И именно это и определило достаточно индифферентное отношение правых эсеров, меньшевиков и кадетов к Ок­тябрьскому перевороту. Именно потому и не встретил Ок­тябрьский переворот должного сопротивления, что был ну­жен не только большевикам, прорвавшимся к власти, но и их политическим оппонентам.
Мысль, при всей ее парадоксальности, отнюдь не абсур­дная.
Запутавшись в интригах, в предательской, по отноше­нию к России, политике, лидеры партий, входящих в со­став самозваного Временного правительства — ни в одном своем составе оно не обладало достаточной легитимностью! — рады были свалить ответственность за развал страны, за соб­ственные просчеты на авантюристов-большевиков.
Последствия же оппоненты большевиков по своему лег­комыслию не склонны были драматизировать. Разношерстая толпа нйцменов, окруженных, как их изображали карика­туристы, полупьяными матросами, не казалась прожженным политиканам слишком уж опасной. Па их расчетам, боль­шевики, не вписавшись в картину «цивилизованной» жиз­ни, неизбежно должны были сойти с политической арены.
Политически ?се было верно в этих расчетах.
Кроме одного...
Прожженные политики не учли, что во главе их против­ников стоит Ленин, который считает соблюдение правил и договоров необходимым только до тех пор, пока эти прави­ла работают на его власть.
Пока выборы в Учредительное собрание не состоялись, пока неизвестно было, к каким результатам они приведут, Ленин соглашался не вести борьбу с Учредительным собранием.
Но пришло 25 ноября 1917 года.
Выборы в Учредительное собрание состоялись, и боль­шевики потерпели на них серьезное поражение. Они полу­чили всего 25% голосов, которые гарантировали им лишь 175 мест в Учредительном собрании, в то время как эсеры, получившие 40,4% голосов, обеспечили себе более 300 мест.
Можно было утешиться, что кадеты набрали всего 4,7% голосов, но большевикам такое утешение не подходило. Ле­нину нужна была не социалистическая власть в России, а своя власть....
19
Н. КОНЯЕВ
Реакция большевиков на результаты выборов в Учреди­тельное собрание была мгновенной и совершенно не­ожиданной для их политических конкурентов.
25 ноября в Петроград прибыл выписанный Лениным 6-йТукумский полк.
26 ноября сводная рота латышских стрелков взяла на себяохрану Смольного.
27 ноября большевики, закрепляя свою власть в городе,проводят Г.Е. Зиновьева на пост председателя Петросовета(взамен Л.Д. Троцкого) и уже на следующий день издаютдекрет о закрытии газет, «сеющих беспокойство в умах ипубликующих заведомо ложную информацию».
Кроме этого, Ленин, Троцкий, Глебов, Стучка, Мен­жинский, Сталин, Петровский, Шлихтер, Дыбенко, Бонч-Бруевич тогда же подписали декрет «Об аресте вождей граж­данской войны против революции». В декрете говорилось, что «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду ре­волюционных трибуналов».
В этот же день, после торжественной присяги на верность советскому правительству сводного батальона латышских стрелков, Петроградский ВРК начал аресты руководящих деятелей ЦК партии кадетов.
Насколько бесправны были арестанты, видно из того, что члены ЦК партии кадетов, депутаты Учредительного собра­ния Ф.Ф. Кокошкин и А.И. Шингарев вскоре после роспус­ка Учредительного собрания были убиты без суда и след­ствия.
3 декабря приказом № 11 цо Петроградскому военному ок­ругу было объявлено об упразднении всех «офицерских и классных чинов, званий и орденов», а 6 декабря, уже после роспуска Петроградского военно-революционного комите­та, управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бру-евич доложил Владимиру Ильичу Ленину о панике, царя­щей среди руководства партии, напуганного всеобщей заба­стовкой госслужащих.
— Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля, ко­торый привел бы в порядок контрреволюцию*! — гневно вос­кликнул тогда Ленин.
Такой человек в партии нашелся.
Это был завернутый в длинную шинель Феликс Эдмун-дович Дзержинский.
20
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Как свидетельствовал Мартин Лацис, Дзержинский «сам напросился на работу по ВЧК». Ему и поручили «создать спе­циальную комиссию для выяснения возможности борьбы с подобной забастовкой при помощи самых энергичных рево­люционных мер».
На основании «исторического изучения прежних револю­ционных эпох» Ф.Э. Дзержинский разработал проект орга­низации Всероссийской чрезвычайной комиссии и уже на следующий день, 7 декабря, доложил его на заседании Со­внаркома.
— Не думайте, что я ищу формы революционной спра­ведливости. Нам не нужна сейчас справедливость. Я требую органа для революционного сведения счетов с контррево­люцией! — с сильным польским акцентом, путаясь в ударе­ниях, говорил он, и глаза его лихорадочно блестели.
5.
Биографы чекиста № 1 утверждают, что его отец имел двойное имя Эдмунд-Руфин, а отечество -— Иосифович. И фа­милию отец Дзержинского тоже носил двойную — Фрум-кин-Дзержинский...
Откуда почерпнуты сведения насчет фамилии отца, био­графы кровавого Феликса не сообщают, и поэтому дове­рять подобным сообщениям трудно.
Гораздо более определенно известно, что отец Дзержинс­кого, Эдмунд-Руфим Дзержинский, окончил в 1863 году физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета.
Будучи студентом, он давал домашние уроки дочерям про­фессора Петербургского железнодорожного института Игна­тия Янушевского и соблазнил 14-летнюю Елену Янушевс-кую.
С помощью тестя туберкулезный любитель несовершен­нолетних девочек был пристроен учителем физики и мате­матики в Таганрогскую гимназию, куда как раз в те годы поступил Антон Чехов. Если бы мы не стремились в нашем повествовании к документальной точности, вполне можно было бы предположить, что чахотку великий русский пи­сатель подцепил именно от своего учителя физики и мате­матики.
21
Н. КОНЯЕВ
Впрочем, к судьбе чекиста №-1 это обстоятельство ника­кого отношения не имеет. Сам Феликс Эдмундович Дзер­жинский родился 11 сентября 1877 года уже в имении Дзер-жиново Вильненской,губернии, когда отец его — туберку­лез стремительно развивался, и пребывание Эдмунда Руфимовича в гимназии становилось небезопасным для уче­ников —- вернулся на родину.
На формирование юного Феликса отец особого влияния не оказал, он умер, когда будущему чекисту было всего пять лет.
Другое дело мать.
«Я помню вечера в нашей маленькой усадьбе, когда мать при свете лампы рассказывала... о том, какие контрибуции на­лагались на население, каким оно подвергалось преследова­ниям, как его донимали налогами... И это... повлияло на то, что я впоследствии пошел по тому пути, по которому шел, что каждое насилие, о котором я узнавал, было как бы насилием надо мной лично»1.
Материальное положение 32-летней вдовы, оставшейся с восемью детьми на руках, было незавидным. 42 рубля в год приносило сданное в аренду имение, плюс к тому весь­ма скромная пенсия за мужа, и все. Чтобы свести концы с концами, приходилось постоянно клянчить подачки у род­ственников.
И остается только удивляться, что бедная, замученная нуждой женщина находила время, чтобы прививать детям ненависть к России, культивировать в них пафос нацио­нальной польской борьбы против России.
«Как множество детей интеллигентных семей, и Феликс Дзержинский пил ядовитый напиток воспоминаний... о подав­лении польских восстаний. Злопамятное ожесточение накоп­лялось в нем. Легко воспламеняющийся будущий палач рус­ского народа, фанатический Феликс Дзержинский... и тут пе­ребросил свою страстную ненависть через предел: с русского правительства на Россию и русских»2
Несколько отвлекаясь от основного повествования, все-таки обратим внимание на странное, никак не объяснимое с рационалистической точки зрения явление.
1 Феликс Дзержинский. Дневник заключенного. Письма. М.: Моло­дая гвардия, 1967. С 209-210
2 Роман Гуль Дзержинский (Начало террора) Нью-Йорк, 1974.
22
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
В одних и тех же местах, с разрывом в десятилетие, рож­даются люди, сыгравшие огромную, можно сказать, клю­чевую роль в разрушении Российской империи.
10^22) апреля 1870 года в Симбирске, в семье инспек­тора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова и Ма­рии Александровны, в девичестве Бланк, родился Влади­мир Ильич Ленин.
Директором гимназии, в которой учился В.И. Ленин, был Ф.И. Керенский, отец будущего главы Временного прави­тельства.
Сам же Александр Федорович Керенский родился 22 ап­реля (4 мая) 1881 года в семье, как мы сказали, директора мужской классической гимназии Федора Михайловича Ке­ренского и Надежды Александровны, в девичестве Адлер.
Если рожденный десятилетие спустя после В.И. Ленина, А.Ф. Керенский по интеллекту и уступал своему гимнази­ческому преемнику, то в ненависти к России вполне мог, на наш взгляд, соперничать с ним.
Ну а в Ошмянском уезде десятилетие спустя после Ф,Э. Дзержинского родился будущий маршал Польши — Иосиф Пилсудский. И они с палачом №1 — тоже из одной гимназии...
И вот и спрашивается: откуда, не из сатанинской ли ру­софобии, обуревающей дворянство и «прогрессивную ин­теллигенцию» Российской империи, и явились на склоне XIX века эти двуединые враги России?
Нет...
Ленин и Керенский, Дзержинский и Пилсудский не дуб­лировали друг друга, не дополняли, они перекрывали сво­ей разнознаковой ненавистью все пространство русской об­щественной жизни.
В 1920 году, когда Пилсудский повел польские войска на Киев, его интересы столкнулись с интересами Дзержинс­кого, назначенного главою будущей большевизированной Польши, однако столкновение это, как и столкновение Ле­нина с Керенским, чисто внешнее.
Подтверждая, что русофобия для него осталась выше клас­совой ненависти, Дзержинский отмечал: «Еще мальчиком я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей».
Как раз в те годы, когда Дзержинского одолевали по­добные мечты, умер отец, и мать начала учить Феликса чи­тать по-еврейски.
23
Н. КОНЯЕВ
Официальная научная биография Феликса Эдмундовича Дзержинского, выпущенная в 1977 году издательством по­литической литературы, никак не комментирует этот факт и вообще, кажется, даже и не упоминает о том, что Дзер­жинский при всех своих талантах владел еще и еврейским языком. Между тем факт этот важен не только для понима­ния некоторых моментов в чекистской биографии Феликса Эдмундовича, но и для представления, как шло духовное формирования «кровавого Феликса».
Надо сказать, что научиться читать по-еврейски тогда мог­ли позволить себе далеко не все даже и ортодоксальные ев­реи. Карл Радек вспоминал потом: «Мы смеялись позже, что в правлении польской социал-демократии, в которой был целый ряд евреев, читать по-еврейски умел только Дзер­жинский, бывший польский дворянин и католик»1.
Будущему начальнику ВЧК, когда он начал укреплять в себе злопамятное ожесточение еврейской грамотой, было семь лет.
Видимо, эти занятия так увлекли юного Феликса, что на другие предметы у него просто не оставалось сил. За не­успеваемость по русскому языку Дзержинский был остав­лен в первом классе Виленской гимназии на второй год.
Вообще надо сказать, что ни талантами, ни способностя­ми Дзержинский в гимназии не блистал. Поступивший в гим­назию после Дзержинского будущий маршал Польши Иосиф Пилсудский отзывался о своем предшественнике как о се­рости и посредственности2.
Хорошо успевал Феликс только по Закону Божьему. Впро­чем, и здесь он брал не столько знаниями, сколько чув­ствами.
«Бог в сердце... — писал он тогда брату. — Если бы я ког­да-нибудь пришел к выводу, что Бога нет, то пустил бы себе пулю в лоб».
Этого обещания Дзержинский — увы! — не исполнил, хотя вскоре «вдруг понял, что Бога нет!».
1 Карл Радек. Дзержинский. //А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий.Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991. С. 285.
2 Некоторые биографы Феликса Эдмундовича утверждают, что имен­но этот отзыв и вызвал в Феликсе Эдмундовиче такое острое стремле­ние лпчцо расстрелять младшего товарища по гимназии, хотя в другихслучаях по отношению к полякам Дзержинский проявлял необыкно­венную мягкость.
24
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Душевный переворот совершился в юном Феликсе после того, как знакомый ксендз категорически воспротивился его карьере католического священника. Со свойственной поры­вистой натуре последовательностью Дзержинский рассердил­ся не только на ксендза, не желающего помогать ему, но и на Бога. Хотя и ксендзу он тоже отомстил. Причем отомстил с такой изуверской изобретательностью, которую трудно было и предположить в столь юном существе.
Дзержинский, как будто ничего не произошло, по-преж­нему подбегал к ксендзу, едва тот появлялся в гимназии. Но, испрашивая у него духовного совета, незаметно под-кладывал в калоши духовника записочки своей подружке из женской гимназии, где ксендз Также преподавал Закон Божий.
О том, что ксендз бегает у него на посылках, пылкий Феликс поведал своим друзьям, и это возмутило всю гим­назию, но скандал замяли. Так и так выходило, что Дзер­жинский прав, и ксендз действительно был почтальоном юных любовников.
Впрочем, гимназию юный Феликс все равно не закон­чил. В 1896 году, осерчав на учителя немецкого языка, по­ставившего плохую отметку, Дзержинский прилюдно вле­пил ему пощечину1.
Надо сказать, что не знающая моральных преград пред­приимчивость местечкового обитателя как-то странно совме­щалась в Дзержинском с высокомерием польского шляхти­ча, не желающего задумываться о последствиях своих дей­ствий.
Политиздатовская биография Дзержинского, рассказы­вая об эпизоде исключения Дзержинского из гимназии, как раз и подчеркивает это свойство его характера.
«Твердо решив добровольно оставить гимназию, Феликс за­шел однажды в учительскую и открыто выступил с резкой кри­тикой одного из наиболее ненавистных, реакционных педаго­гов — шовиниста Мазикова по прозвищу Рак. Дзержинский смело высказал ошеломленным учителям свои взгляды на по­становку воспитания, а вернувшись домой, поделился об этом с близкими, чувствуя удовлетворение от выполненного им долга»2.
1 Существует версия, будто юный Феликс заявил учителю, чтонемецкий язык является испорченным вариантом идиша.
2 Феликс Эдмундович Дзержинский. Биография. М.: Политиздат,1977. С. 20.
25
Н. КОНЯЕВ
Тетке Феликса, Софье Игнатьевне Пиляр, с трудом уда­лось упросить директора гимназии замять дело и выдать сви­детельство, что ученик 8-го класса Феликс Дзержинский выбыл из гимназии, согласно ее прошению.
Тем не менее Феликс со своей шляхетской гонорливос-тью не сумел ужиться у родственников после смерти матери.
Полученная в наследство тысяча рублей быстро растаяла, и Дзержинский оказался в трущобах на окраине Вильно, где обитало множество уголовников.
Однако Дзержинский не прижился и в этой среде. Воз­можно, жидковат оказался, чтобы пробиться в верхушку, а бегать в «шестерках» не позволяла все та же шляхетская го-норливость. Пришлось идти к польским революционерам, цели и методы которых тогда мало чем отличались от бан­дитских.
«Мне удалось стать агитатором, — писал Ф.Э. Дзержинс­кий в автобиографии, *— и проникать в совершенно нетро­нутые массы на вечеринки, в кабаки, там, где собирались рабочие»1
В июле 1897 года в Ковенскую полицию поступило аген­турное сообщение о появлении в городе молодого человека в черной шляпе, всегда низко надвинутой на глаза. Подо­зрительный молодой человек угощал в пивной рабочих с фабрики Тильманса, уговаривая их устроить на фабрике бунт, а в случае отказа грозил жестоко избить своих собу­тыльников.
При аресте молодой человек назвался Эдмунтом Жебров­ским. Это и был Дзержинский. Полиции не удалось доказать его личного участия в многочисленных кровавых разборках, и, продержав год в тюрьме, его сослали за подстрекатель­ство к бунту на три года в Вятскую губернию.
Так и началась тюремная карьера Феликса Эдмундовича.
Здесь он быстро достиг того авторитета, которого ему не удавалось достичь среди уголовников на свободе. ~
Однажды на этапе начался бунт, арестанты потребовали пищи и табака Начальник конвоя пригрозил, что прикажет стрелять. Дзержинский тогда разорвал на себе рубаху и за­шелся, завизжал по-блатному:
— Стреляйте, если хотите быть палачами!
Начальник конвоя решил не связываться с приблатнен-ным шляхтичем.
1 Ф Э Дзержинский Автобиография // Чекисты Лениздат, 1977 С 26 26
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Считается, что подобно ворам в законе Дзержинский ни разу не провел на свободе более трех лет подряд. Всего он провел в тюрьме, в том числе и на каторге, одиннадцать лет, три раза был в ссылке и всегда бежал.
Дзержинского арестовывали в 1897, 1900, 1905, 1906, 1908 и 1912 годах, а 4 мая 1916 года Московская судебная палата накинула ему еще шесть лет каторжных работ.
Тюрьма стала для товарища Дзержинского родным до­мом. Здесь, в тюрьме, окончательно сформировался его ха­рактер.
«Когда я в сознании своем, в сердце своем взвешиваю то, него лишила и что дала мне тюрьма, я твердо таю, что не проклинаю ни судьбы моей, ни долгих лет тюрьмы... —- пи­сал он. — Это результат жажды свободы и тоски по красо­те и справедливости».
Эту свою жажду свободы и тоски по красоте и справед­ливости Феликс Эдмундович выплеснул в дальнейшем в своей знаменитой инструкции по обыскам, допросам и пра­вилам содержания граждан в тюрьмах.
«Обыск производить внезапно, сразу во всех камерах и так, чтобы находящиеся в одной не могли предупредить других. Забирать всю письменную литературу, главным образом не­большие листки на папиросной бумаге и в виде писем. Ис­кать тщательно на местах, где стоят параши, в оконных рамах, в штукатурке».
Люди, не понаслышке знакомые с пенитенциарной сис­темой, считают, что созданная Дзержинским инструкция яв­ляется шедевром 6 своем жанре. Такой жестокой, перекры­вающей все щелочки ддя послаблений системы тюремщики еще не знали.
Заключенные Бутырской тюрьмы, где перед Февральской революцией сидел Дзержинский, ничего не могли знать об инструкции, которую вынашивал для них каторжанин № 217. Но существует легенда, что однажды они так жесто­ко избили его, будто предвидели, что он сделает. Заключен­ные били тогда Дзержинского словно от имени всех буду­щих узников советских тюрем.
27
Н. КОНЯЕВ
6.
Сохранились воспоминания Л .Д. Троцкого, встретивше­го Дзержинского на пересылке еще в 1902 году.
«Весной, когда по Лене прошел лед, Дзержинский перед посадкой на паузок в Качуте, вечером у костра читал на па­мять свою поэму на польском языке. Большинство слушателей не понимало поэмы. Но насквозь понятно было в свете костра одухотворенное лицо юноши, в котором не было ничего рас­плывчатого, незавершенного, бесформенного. Человек из од­ного куска, одухотворенный одной идеей, одной страстью, од­ной целью»...1
Что-то подобное происходило и на заседании Совнарко­ма 7 декабря 1917 года...
Слрва Дзержинского со сбитыми ударениями звучали не­ясно, сливались, и мало кто из членов Совнаркома мог ра­зобрать то переходящую в неясное бормотание, то срываю­щуюся на яростный крик речь сорокалетнего скелета в гим­настерке, мало кто догадывался, что сегодняшнее заседание во многом предопределяет успех революции.
— Революции всегда сопровождаются смертями, это дело самое обыкновенное! И мы должны применить сейчас все меры террора, отдать ему все силы! — бессвязно выкрики­вал Дзержинский. — Не думайте, что я ищу форм револю­ционной юстиции, юстиция нам не к лицу! У нас не долж­но быть долгих разговоров! Сейчас борьба грудь с грудью, не на жизнь, а на смерть, — чья возьмет?! И я требую одно­го — организации революционной расправы!
И как тогда, в Качуге, где на берегу Лены читал Дзер­жинский у костра свою поэму на польском языке, хотя и трудно было уловить смысл бессвязной речи, но насквозь понятна была ленинским народным комиссарам звериная жестокость и беспощадность, что дышала в каждой черточ­ке лица докладчика.
Сам Владимир Ильич-Ленин, искоса погладывая на Дзер­жинского, удовлетворенно хмыкал и что-то быстро чиркал на листке.
1 Лев Троцкий. Ф. Дзержинский // А Луначарский, К. Радек, Л. Троц­кий. Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991. С. 292— 293.
28
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Ленин знал, что его правительству придется столкнуться с внутренней и внешней оппозицией, но он не ожидал, что это случится так скоро.
Впрочем, это не пугало его.
Это столкновение позволяло без промедления приступить к созданию специальной системы организованного насилия и освободиться от безнадежно устаревших после Октябрьс­кого переворота норм и ограничений «буржуазной» закон­ности и морали.
В революции главное — не создать для трудового народа нормальные условия жизни, а удержать его от попыток вер­нуться к нормальной жизни.
Это и предлагал Дзержинский.
Это и восхитило в нем товарища Ленина.
В.И. Ленин объявил своим сподвижникам, что столкно­вение с внутренней и внешней оппозицией выгодно боль­шевикам, ибо оно позволит предотвратить ошибки Париж­ской коммуны. Восставшие коммунары возлагали слишком много надежд на примирение и использовали слишком мало силы!
Владимир Ильич Ленин, как мы уже говорили, не про­сто превосходил своих подручных интеллектом. Он был на­столько беспощадно умнее всех своих сподвижников, что они терялись рядом с ним. Они не только не способны были воспринять во всей глубине ленинские мысли, но зачастую даже и смысла их уловить не могли. Впрочем, это тоже нис­колько не раздражало Ленина, потому что он вовсе не был уверен, что товарищи по партии поддержат его, если будут понимать все.
Ф.Э. Дзержинский не был исключением.
В присутствии Ленина он впадал в отупение и становил­ся просто не способным к элементарной мыслительной ра­боте.
— Зачем нациям самоопределяться от завоеванного счас­тья? — упорствовал он на Апрельской конференции, когда Ленин попытался разъяснить ему свой тезис о самоопреде­лении наций. — Ведь мы же боремся, Владимир Ильич, за мировую революцию!
Но Владимиру Ильичу другой Дзержинский нужен не был.
Ленина вполне устраивал человек, компенсировавший не­достаток умственных способностей тем, что, по свидетель-
29
Н. КОНЯЕВ
ству Вячеслава Рудольфовича Менжинского, «не был ни­когда расслабленно-человечен».
Владимир Ильич и самане страдал от расслабленной че­ловечности.
«Я не встречал, не знаю человека, который с такой глу­биной и силой, как Ленин, чувствовал бы ненависть, от­вращение и презрение к несчастиям, горю, страданию лю­дей», — вспоминал A.M. Горький1.
Может быть, поэтому и ценил так Владимир Ильич пато­логическую, не желающую знать никаких ограничений зако­нами или моралшыми нормами жестокость Дзержинского.
Ленин, как говорил A.M. Горький^ обладал «воинствую­щим оптимизмом материалиста» и всегда поддерживая Фе­ликса Эдмундовича, хотя при удобном случае не упускал возможности поставить его на место.
7.
Известен эпизод^ который еще произойдет на заседании Совнаркома, когда уже во всю разбушуется красный тер­рор.
Дзержинский, как это было принято у него, пришел на заседание в грязных сапогах, в измятой гимнастерке.
У него, как утверждают современники, уже выработалась неприятная манера смотреть — он как бы «забывал» свой взгляд на каком-нибудь человеке. Сидел и не сводил с че­ловека своих стеклянных с расширенными зрачками глаз.
На том заседании Совнаркома обсуждался вопрос о снаб­жении продовольствием железнодорожников. Дзержинский заскучал и по растерянности «позабыл» взгляд своих стек­лянных глаз на Владимире Ильиче.
Ленину это не понравилось. Дзержинский вообще после 30 августа сильно разонравился Ильичу.
Прищурившись, он чиркнул на листке: «Сколько, тов. Дзержинский, у нас в тюрьмах злостных контрреволюцио­неров?».
Заложников тогда числилось по Москве 150 человек. Дзер­жинский эту цифру и написал на ленинской записочке, но,
1 М Горький. Собрание сочинений в восемнадцати томах М Т 18. С 268
1963.
30
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
поймав на себе немигающий ленинский взгляд, засуетился, растерялся и дрожащей рукой дописал еще нолик. Получи­лось 1500 — цифра вполне внушительная.
От Ленина, разумеется, заминка Феликса Эдмундовича не укрылась.
Он все понял.
Лукаво усмехнулся и, нарисовав возле цифры крест, пе­рекинул записку назад. Сделано это было с чисто воспита­тельной целью — нечего врать главе государства.
Дзержинский посмотрел на крест возле цифры «1500», и на щеках его заходили скулы. Однако польский гонор заиг­рал в нем,* и оправдываться Феликс Эдмундович не стал. Кивнув, он спрятал записку в карман, а потом встал и, ни на кого не глядя, вышел.
В.И. Ленин не стал торопить событий. Поставить началь­ника ВЧК на место можно было и на следующем заседании Совнаркома.
Каково же было удивление Ленина, когда он узнал, что ночью чекисты арестовали недостающих 1350 человек и всех, вместе с уже сидящими заложниками, расстреляли.
История эта стала известна членам Совнаркома.
— Произошло недоразумение, — говорила Л.А. Фотиева. — Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял. Владимир Ильич обычно ставит на записке крест, как знак того, что он прочел и принял, так сказать, к све­дению1.
На самом деле это Лидия Александровна не поняла ни­чего
Шутите с Дзержинским, сросшимся, по словам В.Р. Мен­жинского, с ЧК, не следовало и товарищу Ленину...
Это понимали тогда в Совнаркоме все.
История эта произойдет год спустя, когда Ф.Э. Дзержин­ский уже срастется с ЧК, а тогда, 7 декабря 1917 года, толь­ко решался вопрос о назначении его во главе комиссии, и Ленин еще не мог знать, что из этого выйдет, но как час­тенько бывало у Ленина, он сумел заглянуть в будущее.
1 Роман Гуль, очень схоже рассказывая эту историю в своей книге о Дзержинском, ссылается на воспоминания бывшего народного ко­миссара, ставшего невозвращенцем, фамилию которого он, правда, не называет. Столь же расплывчаты ссылки на источники и у других авторов Поэтому историю эту, по-видимому, надо считать легендой.
31
Н. КОНЯЕВ
Он усмехнулся и быстро написал на листке: «Назвать ко­миссию по борьбе с контрреволюцией — Всероссийской Чрез­вычайной Комиссией при Совете Народных Комиссаров и ут­вердить ее в составе: — председатель т. Дзержинский»...
Как вспоминают очевидцы, обычно Ленин не стеснял себя на заседаниях Совнаркома никакими правилами.
«Прений никогда не слушал. Во время прений ходил. Ухо­дил. Приходил. Подсаживался к кому-нибудь и, не стесня­ясь, громко разговаривал. И только к концу прений зани­мал свое обычное место и коротко говорил:
— Стало быть, товарищи, я полагаю, что этот вопрос 1вдо решить так!
Далее следовало часто совершенно не связанное с прени­ями «ленинское» решение вопроса.
Оно всегда тут же без возражений и принималось»1.
Так было и 7 декабря 1917 года. СНК одобрил «проект» Ф.Э. Дзержинского и принял постановление об образова­нии Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с кон­трреволюцией и саботажем, которой предписывалось:
«1. Расследовать и ликвидировать любые попытки или дей­ствия, связанные с контрреволюцией и саботажем, откуда бы они ни исходили на всей территории России.
2. Предавать на суд революционных трибуналов всех контр­революционеров и саботажников и вырабатывать меры борь­бы с ними».
Председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем был на­значен Ф.Э. Дзержинский.
8.
На следующий день, пощипывая пальцами свою малень­кую бородку, Дзержинский появился на Гороховой, 2, в помещении, ранее принадлежавшем петроградскому градо­начальнику. Сопровождал его казначей, латыш Якоб Петере с вдавленным носом и тяжелой бульдожьей челюстью.
Первым делом осмотрели подвалы, где будет осуществ­ляться главная работа комиссии. Потом, чуть сгорбившись, Дзержинский долго сидел за столом градоначальника и, щурясь от света лампы, о чем-то думал.
1 Роман Гуль. Дзержинский (Начало террора). Нью-Йорк, 1974.
32
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Рассказывают, что первый владелец здания на Горохо­вой, 2, президент медицинской коллегии барон Фитингоф увлекался магией и дружил с графом Калиостро, а дочь барона, в замужестве Юлия Крюденер, обладала способно­стью видеть будущее.
Однажды, находясь в полуобморочном состоянии, она увидела, как по стенам ее комнаты течет кровь. В ужасе сбе­жала Юлия на первый этаж и увидела, что там, на полу, стоят лужи крови.
Кое-кто из новейших исследователей высказывает пред­положение, что Феликс Эдмундович знал об этом видении Юлии Крюденер и именно это и определило его выбор:
«Он долго рассматривал устройство дома, расположение его комнат, пристально вглядывался в интерьеры — будто что-то вспоминал...
А ему действительно было что вспомнить... Его отец увле­кался трудами Юлии Крюденер. И юный Феликс не раз заг­лядывал в эти труды, роясь в книгах домашней библиотеки...
После долгой паузы он сказал Ворошилову:
— Здесь будет ВЧК. Лучше места не придумаешь..,
И в этот момент сбылось пророчество: дом на Гороховой становился местом допросов, пыток и казней»1.
Думается, однако, что все было проще.
Удобным и одновременно символичным было располо­жение.
Колоннада портиков дома на углу Гороховой и Адмирал­тейского проспекта как бы повторяла портики на здании Генерального штаба, включая здание Чрезвычайной комис­сии в имперский ансамбль Дворцовой цлощади.
Дзержинскому понравилась и планировка подвалов.
Смущало только, что подвалы были невелики, а ведь сколько человек требовалось втиснуть сюда!
Может быть, всю Россию...
Было о чем подумать.
Звероподобный Якоб Петере стоял рядом, и из мутных глаз его сочился сырой холод подвалов2.
1 Александрина Балаганова Невольник чести // http://www.smena.ru/arc/22904-log.html
2 Любопытно, что у Якоба Петерса, как и у Феликса Дзержинско­го, семья тоже находилась за границей. У Дзержинского супруга Со­фья Сигизмундовна (в девичестве Мушкат, ее мать — Саломея Ста­ниславовна Либкивд) проживала с сыном в Швейцарии, а супругаЯкоба Петерса — Мэй проживала с дочерью в Англии.
2 - 9536 33
* Н, КОНЯЕВ
Очень сюоро на Гороховую потянулись первые сотрудни­ки ВЧК.
Как остроумно заметил новейший биограф «железного Феликса» И. Кузнецов, Дзержинский взломал обществен­ную преисподнюю, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов, с помощью которых он и превра­тил Россию в подвал ЧК...
Действительно...
Чего стоил уже упомянутый нами Якоб (Екабс) Петере! Расстрелы были его увлечением. Однажды за ночь Петере расстрелял 90 человек. В 1920-е годы, когда подрос его сы­нишка, Петере брал иногда мальчугана на расстрелы, и тот все время приставал к нему: «Папа, дай я»... Добрый папа­ша никогда не отказывал Игорьку и позволял ему немнож­ко пострелять.
АЯнис Судрабс, латыш, прогремевший по России под псевдонимом Мартин Лацис?
Это он поучал своих подручных: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действо­вал словом и делом против советской власти. Первый воп­рос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого образования, воспитания, проис­хождения или профессии. Эти вопросы должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного тер­рора».
А белесоглазый латыш Александр Эйдук, который гово­рил, что массовые расстрелы полируют кровь?
Очень скоро все эти имена набухнут такой кровью, что затмят имена палачей былых времен.
Менее известны имена других сотрудников Дзержин­ского — целой армии набранных им тайных осведомителей и провокаторов...
Вот лишь один из них — Алексей Фролович Филиппов.
Алексей Фролович до революции не гнушался участием в проектах, связанных с деятельностью «Союза русского на­рода», а кроме того, владел «Банкирским домом народного труда». Октябрьский переворот, и в частности декрет об ан­нулировании дивидендных бумаг разорили Филиппова, и, чтобы спасти дело, он и пошел работать в ЧК.
«Мы сошлись с Дзержинским, который пригласил меня по­могать ему, — рассказывал Филиппов все на той же Горохо­вой улице, только уже на допросе. — Дело было при самом
34
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
основании Чрезвычайной комиссии на Гороховой, кЬгдатам было всего четверо работников. Я согласился и при этом без­возмездно, не получая платы, давал все те сведения, кото­рые приходилось слышать в кругах промышленников, банков­ских и отчасти консервативных, ибо тогда боялись выступ­лений против революции со стороны черносотенства»1.
Взамен за безвозмездные сведения Алексей Фролович ста­новится по-настоящему влиятельным в стране человеком. На основании его докладных записок готовится декрет о наци­онализации банков, при участии Филиппова распродавался русский торговый флот.
Какие неофициальные доходы имел Алексей Фролович от своего сердечного сочувствия большевикам, неведомо, но из­вестно, что у него была большая квартира в Москве м огром­ная квартира — часть ее он сдавал шведской фирме — в Пет­рограде на Садовой улице. Кроме того, вопреки национали­зации банков, продолжал работать и банк Филиппова.
Любопытно, что эти признания Алексей Фролович Фи­липпов сделал, будучи уже арестованным Моисеем Соломо­новичем Урицким.
Причем не сразу.
Дольше, чем тайну своего секретного сотрудничества с Дзержинским, Филиппов хранил только секрет своей на­циональности. Сотрудники Моисея Соломоновича Урицко­го считали Филиппова черносотенцем, а он был евреем-вык­рестом.
Впрочем, об этом мы еще расскажем, когда будем гово­рить об убийстве Володарского.
Разумеется, далеко не все сексоты Дзержинского облада­ли скромностью Филиппова, не все столь же успешно вы­держивали испытание безграничной чекистской властью.
Известно, например, что самозваный князь Эболи де Три-коли, ссылаясь на свое сотрудничество с ЧК, открыто гра­бил посетителей ресторанов.
Но Феликс Эдмундович — надо отдать ему должное! — жестоко расправлялся с такими ослушниками.
«В последнее время количество трупов повысилось до край­ности, — писал в те дни Исаак Бабель2. — Если кто, от нече-
1 Архив ФСК в Санкт-Петербурге. Дело «Каморры народной рас­правы». Т. 5, л. 82.
2 Неясно, работал ли уже Исаак Бабель в ЧК» или устроился тудапозднее, уже в марте 1918 года. »
35
Н. КОНЯЕВ
го делать, задает вопрос — милиционеры отвечают: «убит при грабеже».
В сопровождении сторожа я иду в мертвецкую. Он припод­нимает покрывала и показывает мне лица людей, умерших три недели тому назад, залитые черной кровью. Все они молоды, крепкого сложения. Торчат нога в сапогах, портянках, босые восковые нога. Видны желтые животы, склеенные кровью во­лосы. На одном из re.i лежит записка:
«Князь Константин Эболи де Триколи».
Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое, оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые ботинки с верхом из черной зам­ши. Он единственный аристократ в молчаливых стенах.
На другом столе я нахожу его подругу-дворянку, Францис­ку Бритти. Она после расстрела прожила еще в больнице два часа. (Здесь л далее выделено нами. — Н.К.). Стройное баг­ровое ее тело забинтовано. Она так же тонка и высока, как князь. Рот ее раскрыт. Голова приподнята — в яростном быс­тром стремлении. Длинные белые зубы хищно сверкают. Мер­твая, она хранит печать красоты и дерзости. Она рыдает, она презрительно хохочет над убийцами...
— Теперь ничего, — повествует сторож, — пущай лежат, по­года держит, а как теплота вдарит, тогда всей больницей бега...
— Вы билщ — с ожесточением доказывает фельдшер, — выи убирайте. Сваливать ума хватает... Ведь их, битых-то, чтони день — десятки. То расстрел, то грабеж... Уж сколько бу­маг написали»...1
Считается, что князь Константин Эболи де Триколи был первой жертвой ЧК. ! Это не совсем верно.
Некоторые исследователи считают, что князь Эболи был первым секретным сотрудником, расстрелянным чекистами за то, что он не оправдал доверия.
9.
В заключение этой главы хотелось бы сказать о принци­пах кадровой политики Ф.Э. Дзержинского.
1 Очерк «Битые» опубликован в газете «Новая жизнь» 29 марта 1918 года под рубрикой «Дневник». Цит по: Исаак Бабель Собрание сочине­ний в 2-х т , изд-во «Альд», 2002
36
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ-
Некоторые исследователи утверждают, что подбор чле­нов коллегии ВЧК, начальников особых отделов Дзержин­ский вел сам, «пользуясь безошибочным чутьем опытного арестанта. Первый принцип — брать низовых партийных и иных товарищей (это для личной преданности) и из них уже — по моральным качествам (точнее, по их отсутствию)».
С этим можно согласиться только отчасти...
Точно так же, как и с утверждением, что Дзержинский комплектовал ЧК исключительно по национальному при­знаку
«Часто можно столкнуться с утверждениями, что ВЧК и, затем, ГПУ вообще, мол, «еврейское» дело, — писал Вадим Кожинов. — Однако до середины 1920-х годов на самых вы­соких постах в этих «учреждениях» (постах председателя ВЧК — ОПТУ и его заместителей) евреев не было^ главную роль в «органах» играли тогда поляки и прибалты (Дзержин­ский, Петере, Менжинский, Уншлихт и др.), — то есть, по существу «иностранцы». Только в 1924 году еврей Ягода ста­новится 2-м заместителем председателя ОГПУ, в 1926-м воз­вышается до 1-го зама, а 2-м замом назначается тогда еврей Трилиссер. А вот в середине 1930-х годов и глава НКВД, и его 1-й зам (Агранов) — евреи».
В полемическом задоре Вадим Валерианович несколько упростил ситуацию. Мы уже говорили, что хотя семья Дзер­жинского и числилась по польскому дворянству, но тем не менее еврейский язык в этой семье изучали с детства, что хотя само по себе и замечательно, но не вполне характерно для обычаев польской аристократии.
Кроме того, В.В. Кожинов для складности мысли несколь­ко упрощает устройство ВЧКГ «выводя» из состава высшего руководства таких руководителей, как Моисей Соломоно­вич Урицкий. Между тем очевидно, что на первоначальном этапе централизованное руководство не играло доминирую­щей роли в работе ЧК, местные чрезвычайные комиссии были достаточно самостоятельны, и забывать их руководи­телей нельзя даже и для улучшения статистики.
Но в целом я готов согласиться с Кожиновым.
В ЧК при Ф.Э. Дзержинском служили и неевреи.
Более того, рискуя навлечь на себя многочисленные уп­реки, я берусь оспорить утверждение А. Авторханова, что «при Ленине и в первые годы при Сталине считались реша­ющими признаками, определяющими карьеру работника
37
Н. КОНЯЕВ
аппарата партии — социальное происхождение (из трудовой «пролетарской» семьи), «партийный стаж» (давность пребы­вания в партии), «национальное меньшинство» (из бывших угнетенных наций России)».
Социальное происхождение, если судить по высшему эше­лону, абсолютно никакого влияния на карьеру не оказыва­ло. За исключением нескольких функционеров, не облада­ющих большой властью, партийные сановники никакого от­ношения к пролетариату не имели.
Очень относительно влиял на карьеру и партийный стаж. Это касается и тех партийных бонз, что состояли до рево­люции в различных социал-демократических организациях, и тех, кто сумел вовремя выпрыгнуть из эсеровских ваго­нов уже после Октябрьского переворота.
Труднее опровергнуть третий пункт авторхановского пе­речня о преимуществах «национальных меньшинств», о пред­почтительности для карьерного роста принадлежности к быв­шим угнетенным нациям России.
И все же, хотя наиболее угнетенной нацией в России и были, как они сами об этом говорили, евреи, рискну ут­верждать, что для Ф.Э. Дзержинского в сотрудниках нена­висть к России была важнее, чем их еврейскость или хотя бы нерусскость. Чекистом при Дзержинском мог стать не только еврей, поляк, латыш или эстонец, но и русский че­ловек, если, конечно, он мог доказать Феликсу Эдмундо-вичу, что искренне ненавидит Россию.
И это было не прихотью Феликса Эдмундовича, а жес­токой необходимостью. Без обжигающей ненависти к Рос­сии большевикам не удалось бы разрушить страну, а зна­чит, и не удалось бы и удержаться у власти. Поэтому русо­фобия была для большевиков, в отличие от современной так называемой продвинутой интеллигенции не просто па­ролем, по которому они узнают и друг друга, и мысли друг друга, но еще и структурной составляющей всей их поли­тики.
Глава вторая
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Прошу считать меня выбранным от армии и флота Финляндии.
В.И. Ленин
...На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, чту значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят...
Александр Блок
Даже «Новое время» нельзя было закрыть так быстро, как закрыли Русь.
Василий Розанов
Как утверждают очевидцы1, в ноябре 1917 года, когда большевики захватили власть в Петрограде, несколько дней в городе невозможно было объясниться с телефонистами, если вы не говорили по-немецки.
Возможно, в этом свидетельстве и есть доля преувеличе­ния2, но в первые месяцы после Октябрьского переворота большевики и немцы выступали как союзники, и немецкое командование оказывало большевикам всемерную поддерж­ку. Иначе и быть не могло, потому что цели у них, по край­ней мере на ближайшее время, совпадали по всем пунктам.
Это касалось и полной демобилизации действующей рус­ской армии, и разрушения всех государственных институ­тов Российской империи, опираясь на которые она могла бы возродиться для сопротивления Германии.
Другое дело, что хотя это совпадение интересов и не про­тиворечило, но отнюдь не вытекало из тех соглашений, ко-
1 Стенограмма слушаний в сенате США (1919 г.) о событиях рус­ской революции.
2 Другие свидетели утверждают, что многие телефонисты говорилине на немецком языке, а на идише.
39
Н. КОНЯЕВ
торые были заключены Лениным с немецким генштабом еще до Октябрьского переворота.
Этот момент принципиально важен для понимания со­бытий 1918 года.
Русская революция была для большевиков, по словам Ле­нина, лишь «этапом» революции, в результате которой воз­никнет мировое «коммунистическое Государство».
И если на данном этапе революции Ленин и мог высту­пать как немецкий агент, то в дальнейшем проекте он ста­новился главой «мирового коммунистического государства», которое должно было поглотить и саму Германию.
1.
«Сама по себе перспектива, — вспоминал потом Л.Д. Троц­кий, — переговоров с бароном Кюльманом и генералом Гоф­маном была мало привлекательна, но «чтобы затягивать пере­говоры, нужен затягиватель», как выразился Ленин. Мы кратко обменялись в Смольном мнениями относительно общей линии переговоров. Вопрос о том, будем ли подписывать или нет, пока отодвинули: нельзя было знать, как пойдут переговоры, как отразятся в Европе, какая создастся обстановка. А мы не от­казывались, разумеется, от надежд на быстрое революцион­ное развитие.
То, что мы не можем воевать, было для меня совершенно очевидно.
Таким образом, насчет невозможности революционной войны у меня не было и тени разногласия с Владимиром Ильичем»1.
Попытаемся, опираясь на воспоминания Л.Д. Троцкого, реконструировать его беседу с Лениным, состоявшуюся пе­ред отъездом делегации...
— Это еще вопрос: смогут ли воевать немцы, смогут лиони наступать на революцию, которая заявит о прекраще­нии войны, — сказал тогда Лев Давидович.
— Возможно, — согласился Ленин. — Но как узнать, какпрощупать, товарищ Троцкий, настроение германской сол­датской массы? Какое действие произвела на нее Октябрьс­кая революция? Если сдвиг начался, какова глубина сдвига?
1 Лев Троцкий Вокруг Октября // А Луначарский, К Радек, Л. Троц­кий Силуэты политические портреты М Политиздат, 1991 С 72
40
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
—Может быть, нам, Владимир Ильич, просто поставитьнемецкий рабочий класс и немецкую армию перед испыта­нием: с одной стороны, рабочая революция, объявляющаявойну прекращенной; с другой стороны, гогенцоллернскоеправительство, приказывающее на эту революцию наступать?
—Конечно, это очень заманчиво, — проговорил Ленин. —Это чертовски заманчиво, товарищ Троцкий, и несомнен­но, такое испытание не пройдет бесследно! Но пока это рис­кованно, очень рискованно. А если германский милитаризм,что весьма вероятно, окажется достаточно силен, чтобы от­крыть против нас наступление, — что тогда?
—Сейчас немцы перебрасывают все свои силы на Запад­ный фронт... Едва ли они рискнут вести наступление на на­шем фронте...
—Я опасаюсь не немцев... — сказал Ленин. — Нет.^ Нельзярисковать: сейчас нет на свете ничего важнее нашей рево­люции!
9 декабря в Брест-Литовске начались переговоры.
В советскую делегацию входили члены ЦК РСДРП(б) А.А. Иоффе, Л.Б. Каменев, К.Б. Радек и Л.Д. Троцкий. Гер­манию представляли статс-секретарь фон Кюльман и гене­рал Гофман, Австрию — министр иностранных дел Оттокар Чернин.
Советская делегация под влиянием Троцкого не столько защищала интересы России, сколько, жертвуя ими, пыта­лась дискредитировать воюющие страны и с завидной не­вменяемостью требовала заключения мира без аннексий и репараций, с соблюдением права народов распоряжаться своей судьбой.
«После обеда я имел свой первый продолжительный раз­говор с господином Иоффе, — писал в своих мемуарах От­токар Чернин. — Вся его теория основывается на том, что надо ввести во всем мире самоопределение народов на воз­можно более широкой основе и затем побудить эти осво­божденные народы взаимно полюбить друг друга. Что это прежде всего приведет к гражданской войне во всем мире, этого господин Иоффе не отрицает, но полагает, что такая война, которая осуществит идеалы человечества,— война справедливая и оправдывающаяся своей целью. Я ограничился тем, что указал господину Иоффе, что надо было бы рань­ше на России доказать, что большевизм начинает новую счастливую эпоху, и лишь затем завоевывать мир своими
41
-Н. КОНЯЕВ
идеями. Прежде чем, однако, доказательство на этом при­мере не будет сделано, Ленину будет довольно трудно при­нудить мир разделить его воззрения.
Мы готовы заключить всеобщий мир без аннексий и кон­трибуций и ничего не имеем против того, чтобы вслед за тем русские порядки развивались так, как это кажется пра­вильным русскому правительству. Мы также готовы научить­ся чему-либо у России, и если ее революция будет сопро­вождаться успехом, то она принудит Европу примкнуть к ее образу мыслей, хотим ли мы этого или нет. Но пока уме­стен самый большой скептицизм, и я указал ему, что мы не собираемся подражать русским порядкам и категоричес­ки запрещаем всякое вмешательство в наши внутренние дела. Если же он и дальше будет исходить из своей утопической точки зрения возможности пересадить свои идеи к нам, то было бы лучше, если бы он немедленно, с первым же поез­дом уехал обратно, ибо в таком случае нет никакой воз­можности заключить мир. Господин Иоффе смотрел на меня удивленно своими мягкими глазами. Он помолчал немного и затем сказал навсегда оставшимся у меня в памяти друже­ственным, я бы сказал, почти просящим тоном: я все же надеюсь, что нам удастся и у вас устроить революцию... (Здесь и далее выделено нами. — Н.К.)
Удивительные люди эти большевики. Они говорят о сво­боде и примирении народов, о мире и согласии, и вместе с тем они являются жесточайшими тиранами, которых толь­ко знала история,— они просто искореняют буржуазию, и их аргументами являются пулеметы и виселицы. Сегодняш­ний разговор с Иоффе доказал мне, что эти люди бесчестны и в лживости своей превосходят все, в чем обвиняют цехо­вых дипломатов, ибо так подавлять буржуазию и одновре­менно с этим говорить об осчастливливающей мир свобо­де — это ложь»1.
Фон Кюльмана и генерала Гофмана страдания русской буржуазии интересовали не так сильно.
Немцев вполне устраивало, что Российская империя раз­валивается, и только одно смущало их, почему советские делегаты так легко готовы пожертвовать своими государствен-
1 Оттокар Чернин. Брест-Литовск. Из мемуаров // Архив Русской Революции, издаваемый И.В. Гессеном, Берлин, 1922. Т. 2. Цит, по изд.: М: Современник, 1991, Т. 2. С. 136-137.
42
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
ными интересами в обмен на декларативные, ничего не зна­чащие заявления. Немцы не могли представить себе, что мож­но так бескорыстно ненавидеть свою родину, как ее нена­видели русские большевики, и, не понимая, опасались ка­кого-то маневра с их стороны, смысла которого они не могли постигнуть.
Кроме того, они опасались, что подобное соглашение вы­зовет взрыв патриотического негодования в Учредительном собрании, и в результате договор будет отвергнут, и война на Восточном фронте вспыхнет с новой силой, как раз в тот момент, когда Германии необходимо сконцентрировать свои силы на Западном фронте.
Так и получалось, что и в вопросе роспуска Учредитель­ного собрания интересы большевиков совпали с интереса­ми германского командования.
Впрочем, не будем забегать вперед...
2.
Самое удивительное в революциях не то, что они проис­ходят, а то, что, когда революции происходят, подавляю­щая масса населения продолжает думать, будто ничего не случилось, а то, что случилось, как-нибудь вернется на круги своя.
Мы уже говорили, что Октябрьский переворот отчасти потому и удался, потому и не встретил никакого сопротив­ления, что был нужен не только большевикам, рвавшимся к власти, но и их политическим оппонентам, запутавшимся в интригах своей антирусской политики.
Вот два письма, разысканные мною в архиве Санкт-Пе­тербургской ФСК, которые вполне могут претендовать на роль своеобразных памятников русской общественной мыс­ли — так великолепно обрисовывают они героев Февраля, тех самых политиков, которые практически добровольно уступили в Октябре власть большевикам...
Под первым письмом стоит ими Павла Николаевича Ми­люкова.
«В ответ на поставленный Вами вопрос, как я смотрю те­перь на совершенный нами переворот, чего я жду от будущего и как оцениваю роль и влияние существующих партий и орга­низаций, пишу Вам это письмо, признаюсь, с тяжелым серд-
43
Н. КОНЯЕВ
цем. Того, что случилось, мы не хотели. (Здесь и далее выде­лено нами. — Н.К.) Вы знаете, что цель наша ограничива­лась достижением республики или же монархии с императо­ром, имеющим лишь номинальную власть; преобладающего в стране влияния интеллигенции и равные права евреев.
Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках пер­вого кабинета министров, что временную разруху в армии и стране мы остановим быстро и если не своими руками, то ру­ками союзников добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя некоторой отсрочкой этой победы.
Надо признаться, что некоторые даже из нашей партии ука­зывали нам на возможность того, что и произошло потом. Да мы и сами не без некоторой тревоги следили за ходом органи­зации рабочих масс и пропаганды в армии.
Что же делать: ошиблись в 1905 году в одну сторону — теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили сил крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовес­тности социалистов.
Результаты Вы видите сами.
Само собою разумеется, что вожаки Совета рабочих депу­татов ведут нас к поражению и финансовому экономическому краху вполне сознательно. Возмутительная постановка вопро­са о мире без аннексий и контрибуций помимо полной своей бессмысленности уже теперь в корне испортила отношения наши с союзниками и подорвала наш кредит. Конечно, это не было сюрпризом для изобретателей.
Не буду излагать Вам, зачем все это было им нужно, крат­ко скажу, что здесь играла роль частью сознательная измена, частью желание половить рыбу в мутной воде, частью страсть к популярности. Но, конечно, мы должны признать, что нрав­ственная ответственность за совершившееся лежит на нас, то есть на блоке партий Государственной Думы.
Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре пос­ле начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты ко­его сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недоволь­ство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования.
Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту коле-
44
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
бался дать согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть в настоящее время мое внутрен­нее состояние. История проклянет вождей наших, так назы­ваемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.
Что же делать теперь, спрашиваете Вы...
Не знаю. То есть внутри мы оба знаем, что спасение Рос­сии в возвращении к монархии, знаем, что все события после­дних двух месяцев ясно доказали, что народ не способен был воспринять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие агитирующие за республику делают это из страха.
Все это ясно, но признать этого мы просто не можем.
Признание есть крах всего дела всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями. Признать не можем, противодействовать не можем, не можем и соединиться с теми правыми, подчиниться тем правым, с ко­торыми так долго и с таким успехом боролись.
Вот все, что могу сейчас сказать.
Конечно, письмо это строго конфиденциально. Можете по­казать его лишь членам известного Вам кружка»1.
Павел Николаевич Милюков, безусловно, был выдаю­щимся политиком. Вклад его в разрушение Российской им­перии трудно переоценить... А по этому письму мы видим, что Милюков еще умел и предвидеть результаты своих по­литических поступков.
Ради преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев он пошел на прямое предательство Ро­дины, ибо обостренным чутьем политика ясно ощущал, что победа Робсии в этой войне становится неизбежной, а зна­чит, и столь дорогим «либеральным» мечтаниям подходит конец.
Но даже и после Октябрьского переворота, когда Милю­ков сам вместе со своими друзьями оказался среди жертв, когда он уже готов признаться в ошибке, по-прежнему не желает он пойти на союз с правыми. По-прежнему, более чем большевики, страшат его патриоты-государственники.
Подобно Павлу Николаевичу Милюкову, рассуждали мно­гие лидеры партий, входящих в состав самозваного Времен­ного правительства, все они рады были свалить ответствен-
1 Дело «Каморры народной расправы» Т 3, конверт с изъятыми у И В Ревенко письмами
45
Н. КОНЯЕВ
ность за развал страны на авантюристов-большевиков, сами же большевики, не вписавшись в картину «цивилизован­ной» жизни, неизбежно должны были, по их расчетам, сойти с политической арены.
Эту уверенность — увы! — разделяли и деятели правого крыла российских политиков. Вот еще одно письмо, разыс­канное мною в бумагах арестованного Петроградской ЧК вид­ного деятеля «Союза русского народа» И,В. Ревенко.
«Многоуважаемый Иосиф Васильевич! •
По поручению моего дяди Ал. Ал. Римского-Корсакова, зво­нила вам неоднократно, но мне сообщили, что звонок у Вас не действует. Дело в том, что дядя не получил своего жалова­нья за октябрь месяц, а другие сенаторы его получили. Ал. Ал, очень просит Вас узнать, в чем тут дело, и, если возмож­но, это жалованье получить и переслать ему. 28 ноября 1917 Л
Самое поразительное в этой записке — дата.
Можно долго говорить о предательстве и соглашатель­стве людей, стоящих у кормила власти при отречении госу­даря, но что говорить, если и теперь, после «десяти дней, которые потрясли мир», господин сенатор, у которого не­когда собирался неформальный кружок правых государствен­ных деятелей, продолжает хлопотать о задержке выплаты сенаторского жалованья.
Насколько же несокрушимыми должны были казаться ему основы российской государственности, которые компания Милюковых, Тучковых, черновых, керенских столько лет трудолюбиво разрушала на его глазах, коли и разразившая­ся катастрофа не поколебала убежденности, что и дальше сенаторское жалованье будет исправно выплачиваться?!
Эти два письма — П.Н. Милюкова и А.А. Римского-Кор­сакова — замечательны тем, что гниловатая сущность как либерально-буржуазных российских прогрессистов, так и мо­нархистов-консерваторов проступает в этих посланиях в са­мом неприкрытом виде.
Нет, не об интеллигенции думали Милюковы и Гучко­вы, воруя у России победу в войне, и даже не о евреях, права которых столь ревностно защищали. Думали они лишь о себе, только о своих выгодах и амбициях и ради этого готовы были пожертвовать чем угодно.
Точно так же и монархисты-консерваторы только дума-
1 Дело «Каморры народной расправы». Т.З, конверт с изъятыми у И.В. Ревенко письмами.
46
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
ли, что они думают о спасении монархии и благе русского народа.
И большевики прекрасно понимали это, а если не пони­мали, то чувствовали.
«В период этой обостряющейся классовой схватки обыва­тельский элемент еще беспечно посещал кинематографы и те­атры, плакался на дороговизну и ждал конца большевиков. Он оставался пассивен. Мелкобуржуазная демократия, чинов­ники, кооператоры, представители так называемых свободных профессий — интеллигенция саботажем боролись с Советской властью. Выбитые из колеи, совершенно потерявшие опору в массах, меньшевики и эсеры, обанкротившиеся политически, бессильные и жалкие, жили платоническим упованием на Уч­редительное собрание, —• так, с центробалтовской простотой, которую не способны были омрачить никакие должности, писал П.Е. Дыбенко о событиях, предшествовавших разго­ну Учредительного собрания. — Эта чудаки еще верили, что в пролетарском центре, в Петрограде, возможно существова­ние и возрождение власти из суррогата трудовых масс, из всех живых (фактически мертвых) прослоек страны. Они ждали момента, когда их пророк займет трибуну и, томно вращая глазами, начнет произносить бесконечные слащавые речи. Они наивно верили в непогрешимость лозунга: «Вся власть — Уч­редительному собранию».
Но не менее наивны были и некоторые большевики, кото­рые не без боязни ожидали приближающегося момента, когда воссядут на свои депутатские кресла столь давно жданные пред­ставители Всероссийского Учредительного собрания. Тревога жила во многих сердцах. А день «суда над большевиками жи­вых сил страны» все приближался. Наконец страна оповеще­на Советом Народных Комиссаров о дне созыва Учредитель­ного собрания. Наивные кадеты, меньшевики, эсеры, предста­вители буржуазной демократии через баррикады спешили на званый вечер. Им, очевидно, снился сладкий сон: покаявшие­ся в своих заблуждениях и в пролитии гражданской крови большевики сойдут со сцены истории с опущенными головами и скажут: «Вы — законная власть всей Руси, ключи ее вруча­ем вам. Берите и правьте»1.
1 П.Е.Дыбенко. Из недр царского флота к Великому Октябрю. Цит. по Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине* В 10 т. Т,5. Ин-т мар­ксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М.: Политиздат, 1990. С.35.
47
Н. КОНЯЕВ
Разумеется, большевики не собирались совершать такой глупости.
После организации Чрезвычайной комиссии и начала пе­реговоров с немцами в Брест-Литовске события в Петрог­раде шли своим большевистским чередом...
В.И. Ленин объявил, что крестьянство, составляющее большинство населения России, «не могло еще знать правды о земле и о мире, не могло отличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры».
Слова эти, если учесть, что человек, произносящий их, всего через три месяца разошлет по деревням продотряды, чтобы ограбить крестьян, можно считать недосягаемым об­разцом политического цинизма. Тем не менее противопос­тавляя выбранным крестьянством делегатам Учредительно­го собрания набранных среди революционных солдат Пет­рограда «делегатов» II Всероссийского съезда крестьянских депутатов, Ленин приказал разогнать Всероссийскую комис­сию по выборам в Учредительное собрание, которая так мало насчитала большевикам голосов избирателей. Ведать подго­товкой Учредительного собрания В.И. Ленин назначил Мо­исея Соломоновича Урицкого.
12 декабря Совет народных^сомиссаров предусмотрительно создал Главное управление местами заключения.
14 декабря В.И. Ленин утвердил давно вынашиваемое Яко­вом Михайловичем Свердловым решение ВЦИК «О ревизии стальных ящиков», и большевики приступили к национа­лизации банков и частных сейфов, хранящихся в них. В э-тот же день был издан первый декрет о национализации про­мышленных предприятий.
После стремительной «красногвардейской атаки на капи­тал» большевики сосредоточили в своих руках контроль над фабриками, заводами, банками, железными дорогами и принялись доламывать государственный аппарат1.
1 Семён (Шимон) Диманштейн, с января 1918 года возглавляв­ший Еврейский комиссариат при наркомате национальностей, вспо­минал о слЪвах В.И. Ленина: «Большую службу революции сослужил также тот факт, что из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрь­ской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элемен­ты, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент». Цит. по: А. Солженицын. Двести лет вместе. Часть II. М.: Русский путь, 2002. С. 78-79.
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
15 декабря они законодательно оформили организацию «преторианской» гвардии — латышских стрелков, предназ­наченных исключительно для охраны Смольного и вождей революции.
Латышские стрелки получили в этот день отличительные знаки — красные звезды, которые, как было объявлено, сим­волизируют интернациональную пролетарскую решимость.
— Мужик может колебнутьдя в случае чего! — сказал тогдаЛенин. — А эти будут стоять.
Он не стал объяснять, что мужиками он считает русских солдат, это было понятно и без объяснений. Верных латы­шей Владимир Ильич мужиками не считал. Латыши и были латышами. Латыши и китайцы, по замыслу Ленина, долж­ны были заменить революционных солдат и матросов.
В этот краснозвездный день, демонстрируя пример про­летарской решимости, Владимир Ильич провел решение об исключении кадетов из Учредительного собрания.
Начались аресты.
Между тем преторианцам-латышам надо было платить, а служащие Госбанка отказались передать большевикам ключи от банковского хранилища золотых запасов, и тогда комис­сия, в которую входили Г. Грифтлих, А. Рогов, А. Розенштейн, А. Плат, провела схожую с грабежом конфискацию банковс­ких ценностей. Считается, что только из Русско-Азиатского банка неведомо куда исчезло тогда десять пудов золота...
— Посмотрите на них: разве это правительство?.. — гово­рил нарком путей сообщения Марк Тимофеевич Елизаров1. —Это просто случайные налетчики, захватили Россию и самине знают, что с ней делать. Ломать, так уж ломать все! И Во­лодя теперь лелеет мечту свести на нет и Учредительное со­брание! Он, не обинуясь, называет эту заветную мечту всехреволюционеров просто «благоглупостью»2.
Экспроприация 27 декабря ознаменовала начало разруше­ния русской финансовой системы3, но это побочный резуль-
1 Зять В.И. Ленина, муж Анны Ильиничны Ульяновой.
2 Г. Соломон. Среди красных вождей. Лично пережитое и виденноена советской службе // Литература русского зарубежья. Антология вшести томах. М.: Книга, 1991. Т.2. С. 274.
3 Банковское дело было объявлено монополией правительства, пра­вительству предоставлялось «право конфискации, реквизиции, секве­стра, принудительного синдицирования различных отраслей промыш­ленности и торговли и прочих мероприятий в области производства,распределения и государственного финансирования».
49
Н. КОНЯЕВ
тат, главным для большевиков было то, что им удалось ре­шить свои текущие финансовые проблемы.
Нет-нет. Мы не разделяем мнения, что все изъятые ^цен­ности были поделены непосредственно между большевист­ской верхушкой1. Хотя никакого учета изъятому золоту не велось, вожди большевиков, как нам кажется, присвоили себе только часть его. Остальные средства была пущены на финансирование «дополнительной революции», как назвал Л.Д. Троцкий роспуск Учредительного собрания.
Первоначальный план «дополнительной революции» стро­ился на некоем подобии соблюдения законности.
20 декабря вышло постановление Совнаркома, согласно которому Учредительное собрание должно было открыться 5 января 1918 года при наличии кворума из 400 депутатов.
Напомним, что из 700 депутатов 175 были большевика-1 ми, 91 депутатское место принадлежало кадетам и правым партиям, исключенным пять дней назад из Учредительного собрания. Итого — для «законного» закрытия Учредитель­ного собрания недоставало 35 голосов.
На подкуп этих депутатов большевикам тоже требовались средства...
Как происходила перевербовка левых эсеров, видно на примере 68-летнего Марка Андреевича Натансона.
«Нас, однако, очень утешил старик Натансон, — вспо­минал Троцкий. — Он зашел к нам «посоветоваться» и с первых же слов сказал:
—А ведь придется, пожалуй, разогнать Учредительное со­брание силой.
—Браво! — воскликнул Ленин. — Что верно, то верно!А пойдут ли на это ваши?
—У нас некоторые колеблются, но я думаю, что в концеконцов согласятся, — ответил Натансон»2.
1 «Добытые деньги переводятся, как правило, в драгоценные кам­ни... Склянский пользуется в Москве репутацией «первого покупателябриллиантов»; попался в Литве на досмотре вывозимый багаж зино-вьевской жены Златы Бернштейн-Лилиной — и «обнаружены драго­ценности на несколько десятков миллионов рублей» (С.С. Маслов. Рос­сия после четырёх лет революции. Париж: Русская печать, 1922. Кн. 2.С. 190.)
2 Лев Троцкий. Вокруг Октября // А. Луначарский, К. Радек, Л. Троц­кий. Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991. С. 80.
50
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Отметим тут, что сам Л.Д. Троцкий непосредственного участия в «дополнительной революции» не принимал, по­скольку вел в это время переговоры с немцами в Брест-Литовске, а это значит, что воспроизведенный им разговор Ленина с Марком Натансоном происходил ранее, еще до отъезда самого Троцкого...
«Подготовку он (Ленин. — Н.К.) вел со всей тщательно­стью, продумывал все детали и подвергал на этот счет при­страстному допросу Урицкого, назначенного, к великому его прискорбию, комиссаром Учредительного собрания. (Выделе­но нами. — Н.К,) Ленин распорядился, между прочим, о доставке в Петроград одного из латышских полков»1.
Вот так...
Похоже, что слова Троцкого — это не столько описание «дополнительной революции», сколько рецепт ее.
И трудно, трудно отделаться от ощущения, что именно этим ленинско-троцкистским рецептом и руководствовалась «семья» Б.Н. Ельцина, когда производила свою «дополни;-тельную революцию» в 1993 году.
Та же псевдозаконность, тот же обман, тот же подкуп депутатов и военных частей, готовых за деньги на любое преступление...
Ну а то, что называлось это «семья», а не партия боль­шевиков, — значения не имеет. Главное, что результат был достигнут. Как и большевикам, «семье» удалось разрушить и разворовать нашу страну.
3.
«Россия исчезает... — с грустной иронией писали в те дни в петроградских газетах, — как исчезает теперь все. Каждый день мы узнаем о каком-либо новом исчезновении: исчезло золото, исчез хлеб, исчез Керенский. Похоже на то, что за­бавляется какой-то фокусник».
Фокус действительно получился отменный.
Противоестественный на первый взгляд союз картавящих большевиков с полупьяными матросами оказался весьма жи­вучим и агрессивным.
Хотя В.И. Ленин и решил уже опереться на латышей, но «дополнительную революцию» он все же поручил матросам,
'Тамже. С. 80-51.
51
Н. КОНЯЕВ
доверил им исполнить свою лебединую песню на револю­ционной сцене.
И еще плотнее пошли события, почти впритирку друг к
другу.
I января была устроена инсценировка покушения на В.И. Ленина.
Автомобиль Владимира Ильича обстреляли на Симеонов-ском мосту через Фонтанку, но обстреляли так удачно, что сам Ленин не пострадал, а сопровождавший его Фриц Плат-тен почему-то оказался раненным в руку.
Видимо, этой рукой «швейцарский товарищ» и заслонил вождя, когда, по выражению Марии Ильиничны Ульяновой, «первым делом схватил голову Владимира Ильича».
Тем не менее легкое ранение «швейцарского товарища» дало повод товарищу Г.Е. Зиновьеву провести 3 января 1918 года на заседании Петроградского совета рабочих и сол­датских депутатов грозную резолюцию:
«Рабочая и крестьянская революция до сих пор не прибе­гала к методам террористической борьбы против представите­лей контрреволюции. Но мы заявляем всем врагам рабочей и социалистической революции: рабочие, солдаты и крестьяне сумеют сохранить неприкосновенность своих товарищей и луч­ших борцов за социализм. За каждую жизнь нашего товари­ща господа буржуа и их прислужники — правые эсеры — от­ветят рабочему классу.
Петроградский совет делает настоящее предупреждение во всеуслышание. Вы предупреждены, господа вожди контррево­люции*.
Резолюция была опубликована в тот день, когда боль­шевики ввели в Петроград верные матросские части.
Депутаты Учредительного собрания тоже не теряли вре­мени, но матросских частей у них не было.
«Памятен последний митинг накануне открытая Учредитель­ного собрания, — вспоминает преображенец СВ. Милицын. — Ждали Чернова, но он не приехал. Меня поразила речь си­бирского депутата, на другой день убитого красногвардейцами на Марсовом поле. Он каким-то зловещим, проникновенным шепотом закончил свою речь словами:
«Сегодня страшная ночь, преображенцы, от вас русский на­род многого ждет»; я заметил по некоторым лицам, что эти слова произвели впечатление.
Напрасно большевик Шубин пытался вышутить этого орато­ра, сравнив его с Керенским, который тоже все пугал и даже
52
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
несколько раз предлагал стреляться и перейти через его труп, а сам в критическую минуту преспокойно удрал.
Впечатление не рассеялось.
Я и сейчас помню это лицо — большое, серо-бледное, с длин­ными прямыми волосами и большой русой бородой. Лицо скло-ненно протянутое к слушателям е застывшим жестом правой руки и этот предсмертный шепот.
Что чувствовал в ту минуту этот трагически погибший за сво­боду народа человек? Может быть, уже видел веяние смерти над своей головой и гибель великого освобождения. Была пол­ная папина. Все как-то сразу насторожились. Что, если бы тогда они знали, что завтра эта голова будет раздроблена винтовоч­ным залпом и мозги будут валяться растоптанными, смешанны­ми с грязью на Марсовом поле? Не дрогнули бы их сердца еще более и не зажглись бы желанием подвига и служения великому делу? И как знать! Не пошли бы ли они за ним?»1.
Нет, не пошли бы.
Это ведь только говорится, что предчувствовали, а не зна­ли ничего в ту страшную ночь. Предчувствия и есть та безус­ловная и безошибочная форма знания, которую не иска-, зить никакими ухищрениями и обманами.
И этим и интересны воспоминания преображенца СВ. Ми-лицына.
В них ясно и точно показано, почему солдаты петро­градских полков, не выступившие в октябре 1917 года на защиту Временного правительства, и сейчас, в страшную январскую ночь, не выступили на защиту Учредительного собрания.
«Я шел по пустынным, вымершим улицам столицы. Зима была вовсю. По новому стилю уже январь. Стояли светлые лунные ночи. Слегка морозило, сыро-противно морозило. Ве­терок всюду загонял холодок...
На углу Фонтанки меня кто-то окликнул. Смотрю, бежит за мной какая-то серая шинель.
— Фу, черт, устал. Ты откуда?*~~ V-» митинга.
— Ну, что, опять товарищи грызлись? И когда эта сволочьзамолчит...
1 СВ. Милицын. Из моей тетради. Последние дни Преображенского полка // Архив Русской Революции, издаваемый И.В. Гессеном. Бер­лин, 1922. Т. 2. Цит. по изд.: М.: Современник, 1991. Т.2. С. 228.
53
Н. КОНЯЕВ
Я вспомнил уверения К. относительно полка и решил про­верить.
—Как у вас в батальоне?
—Хочешь знать — выступят ли завтра?
—Нет, не то, мне вообще интересно настроение батальона.
—А, погашаю... У нас много дельных солдат, но они скороразбегутся по домам. Вот если им платить...
—Ах, опять деньги...
—Да-да, без денег ничего не выйдет. Уж время такое. Илиденьги, или такое... явное сочувствие. Общий крик: вы нашиспасители, и цветы, улыбки...
Я засмеялся.
— Что ты? Я правду говорю. Большевики этим и берут.Посмотри на Прилипина. Откуда у него деньги, бриллианто­вое кольцо? (Здесь и дальше выделено нами. — Н.К.) Отсвиней наших немного нажил. Или у Спицына... Вот этот по­ганый трус теперь делами вертит, а перед первым боем сумас­шедшим представился. Его в обоз отправили. Расстрелять быгадину надо. Все миндальничали. Так вот у них деньги. При­дут они в Смольный или куда в другое место к большевикам —свои люди, к ним внимательны, ласковы. Товарищи... И ком­мунистки руки жмут. А у нас? Куда мы можем, к кому пой­ти? Мы все еще в черном теле. Все еще должны для кого-тоработать. Опротивели мне наши высшие классы. Гроша мед­ного не хотят собрать для общего дела. И настоящего, ис­креннего сочувствия нет, единения настоящего. Так, исполь­зовать хотят. А потом опять на черную работу. В околоточныеступай. Ты знаешь, я в Москве был околоточным. Я тогда тоже чувствовал, что теперь. Служишь, жертвуешь собой, чтобыэтим хорошо и безопасно жилось, — он показал рукой на боль­шой дом, мимо которого мы проходили, — а они тебя прези­рают, считают осквернением руку подать, да что... тебя жетравят, мол, свободе мешаешь. Вот я сегодня был у нашегорыжего в клубе. Сидят, едят, пьют, в карты играют и ждут,когда мы большевиков свергнем. А чтобы...
Он вдруг резким движением схватил меня за плечо... Мимо нас тихо проезжали простые дровни...
— Разве не видишь? — шептал над моим ухом Войцек.
Я испугался его лица — побледневшее, с остановившимися, расширенными, полными ужаса глазами. Луна бросала свет прямо на него.
54
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
— Не видишь? Да ведь это ноги торчат из-под рогожи. Онтрупы везет. Расстрелянные»1
Тут интересно сравнить, как готовилась к разгону Учре­дительного собрания другая сторона.
П.Е. Дыбенко рассказал, как матросы обеспечивали про­ведение «дополнительной революции», отсекая депутатов от поддержки своих избирателей.
«Накануне открытия Учредилки прибывает в Петроград отряд моряков, спаянный и дисциплинированный.
С раннего утра, пока обыватель еще мирно спал, на глав­ных улицах Петрограда заняли свои посты верные часовые Советской власти — отряды моряков. Им дан был строгий приказ: следить за порядком в городе. Начальники отрядов —-все боевые, испытанные еще в июле и октябре товарищи.
В 3 часа дня, проверив с т. Мясниковым караулы, спешу в Таврический. Входы в него охраняются матросами. В кори­доре Таврического встречаю Бонч-Бруевича.
— Ну как? Все спокойно в городе? Демонстрантов мно­го? Куда направляются? Есть сведения, будто направляют­ся прямо к Таврическому?
На лице его заметны нервность и некоторая растерянность.
— Только что объехал караулы. Все на местах. Никакиедемонстранты не движутся к Таврическому, а если и дви­нутся, матросы не пропустят. Им строго приказано.
— Все это прекрасно, но говорят, будто вместе с демон­странтами выступили петроградские полки.
— Товарищ Бонч-Бруевич, все это — ерунда. Что теперьпетроградские полки? Из них нет ни одного боеспособного.В город же втянуто 5 тысяч моряков.
Бонч-Бруевич, несколько успокоенный, уходит на сове­щание. Около пяти часов Бонч-Бруевич снова подходит и растерянным, взволнованным голосом сообщает:
— Вы говорили, что в городе все спокойно; между темсейчас получены сведения, что на углу Кирочной и Литей­ного проспекта движется демонстрация около 10 тысяч, вместес солдатами. Направляются прямо к Таврическому. Какиеприняты меры?
— На углу Литейного стоит отряд в 500 человек под ко­мандой товарища Ховрина. Демонстранты к Таврическомуне проникнут.
•Там же С 228-229
55
Н. КОНЯЕВ
— Все же поезжайте сейчас сами. Посмотрите всюду и не­медленно сообщите. Товарищ Ленин беспокоится.
На автомобиле объезжаю караулы. К углу Литейного дей­ствительно подошла довольно внушительная демонстрация, требовала пропустить ее к Таврическому дворцу. Матросы не пропускали. Был момент, когда казалось, что демонст­ранты бросятся на матросский отряд. Было произведено не­сколько выстрелов в автомобиль. Взвод матросов дал залп в воздух. Толпа рассыпалась во все стороны. Но еще до по­зднего вечера отдельные незначительные группы демонст­рировали по городу, пытаясь пробраться к Таврическому. Доступ был твердо прегражден»1.
Существуют свидетельства, что столкновения демонстран­тов с матросами носили более кровопролитный характер. Впрочем, цитировать их нет дужды. Уличные события «до­полнительной» революции достаточно точно описаны в по­эме Александра Блока «Двенадцать», созданной сразу по следам событий.
4.
Современники поэмы вспоминают, что ее «взахлеб» чи­тали и в Белой, и —- кто мог — в Красной армии. Современ­ники услышали голос поэта, когда в уличной разноголоси­це, в бесовском вое ветра рвались и комкались, путались и сникали голоса профессиональных «витий»; услышали не звон отточенных лозунгов, а судорожные, как предсмертная мука, стихи.
«Двенадцать» — это русская поэма о России, русскому человеку адресованная. Русскому человеку на улице «допол­нительной» — сколько их еще будет? — революции.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!
1 П Е. Дыбенко. Из недр царского флота к Великому Октябрю. Вос­поминания о Владимире Ильиче Ленине* В 10 т Т.5 Йн-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М.: Политиздат, 1990. С.35
56
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Сосредоточенность, духовная ясность и покой трехстоп­ного анапеста, сразу же сминаются бесовской веселостью пушкинского хорея: «Тятя! Тятя! Наши сети притянули мерт­веца...»
Этот хорей у Блока и возникает как бы из ветра, завива­ющего «белый снежок, под снежком — ледок. Скользко...» И когда человек поскользнется на льду, это сразу же, с до­кументальной бесстрастностью будет зафиксировано в не­рвном ритме паузника, вмещающего и крики, и лязганье затворов, и истерический смех, и завывания вьюги, и вык­рики частушек.
Все это — черное, белое, кумачовое — обрушивается на путника, «заблудившегося в сумрачном лесу» родного горо­да, родной — до боли — страны.
Ветер выдувает душу, высушивает ее, поскольку это ве­тер революции — смертный ветер...
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди В оба!
Стихи в поэме «Двенадцать» существуют как бы по от­дельности.
Каждый стих звучит со своей интонацией. Связь между ними нарушена:
Свобода, свобода, Эх, эх, без креста! Тра-та-та!
Впрочем, как же иначе, если из России, в которой и «невозможное возможно, дорога долгая легка, когда блес­нет в пыли дорожной мгновенный взор из-под платка», Блок выводит читателя на петроградскую пропитанную блужда­ющими — «Кругом — огни, огни, огни...» — огнями улицу, где из бесформенной черноты звуковой какофонии с тру­дом прорываются злые голоса:
Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнем-ка пулей в Святую Русь —
57
Н. КОНЯЕВ
И ведь не просто «пульнуть», а с присвистом, с непри­личными телодвижениями:
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Судя по дневниковым записям, Александр Блок не был горячим сторонником Учредительного собрания.
«Почему «учредилка»? — записал он в дневнике 5 янва­ря. — Потому что — как выбираю я, как все? Втемную выби­раем, не понимаем. И почему другой может за меня быть? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на выборах, которыми прогремели все их американцы и французы) ...
Инстинктивная ненависть к парламентам, учредительным со­браниям и пр. Потому, что рано или поздно некий Милюков произнесет: «Законопроект в третьем чтении отвергнут боль­шинством».
Это — ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Ме­режковский в Таврическом саду, собака подняла ногу на тум­бу, m-le Врангель тренькает на рояле (б... буржуазная), и все кончено».
Некоторые из этих впечатлений, как и мучительные раз­мышления о судьбе России и русского народа, навеянные состоявшимся в те первые дни 1918 года разговором с Есе­ниным, почти цитатами вошли в поэму «Двенадцать».
Только в отличие от дневника, в поэме Александр Блок перешагнул через бесплодное резонерство и силою своего гения сумел постигнуть и запечатлеть в ярких художествен­ных образах мистическую суть происходящих событий.
Герои поэмы «Двенадцать» — революционные матросы, вызванные большевиками утишать «буржуазию», когда бу­дут разгонять Учредительное собрание. Город отдан в их пол­ную власть, и они вершат скорый суд и расправу тут же, на улице.
Наверное, можно сказать, что поэма «Двенадцать» — это попытка понять, что же все-таки объединяет картавящих большевиков с плохо знакомыми с грамотой, полупьяны­ми веселыми чудовищами, как называл матросов сам В.И. Ленин.
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Содержание поэмы этим, разумеется, не исчерпывает­ся, но это важный и в каком-то смысле сюжетообразую-щий мотив.
Как ни странно, но общим между большевиками и мат­росами было именно отношение к России, к ее традициям, к ее культуре.
Этому сближению со стороны большевиков помогало их чисто местечковое пренебрежение к интересам любой дру­гой национальности, кроме своей собственной, а со сторо­ны матросов — та полупьяная русская удаль, что не желает знать о завтрашнем дне, та столь знакомая всем хамоватость пьяного человека...
При достаточно высокоразвитом интеллекте можно до­пустить возможность существования и попытаться смодели­ровать любую, даже самую глумливую систему. Даже если это — глумление над Родиной, которую любишь каждой клеточкой своего тела.
И, допустив, можно попытаться понять логику глумле­ния, разглядеть чужой и страшный смысл Желание, хотя и доступное лишь чрезвычайно высокой душе, но вполне ес­тественное, потому что глумящиеся — вот она самая горь­кая правда русской жизни! — тоже были частью ее, частью России, а значит, и твоей собственной души.
Так возникает в поэме тема «Двенадцати».
Символика предельно откровенна.
«Двенадцать» — это двенадцать Апостолов еще неведомо­го Слова.
Тринадцатый апостол — Ванька. С его появлением и за­вязывается сюжетная линия поэмы.
Снег крутит, лихач кричит, Ванька с Катькою летит — Елекстрический фонарик Наоглобельках... Ах, ах, пади!.,
С появлением Иуды-Ваньки символика сразу отягощает­ся бытовыми реалиями, которые раскрывают ужасающий смысл происходящего.
Новые апостолы вооружены, их слова — пули, их поступ­ки — смерть, соответственно обставлена и встреча с преда­телем:
Н. КОНЯЕВ
Стой, стой! Андрюха, помогай! Петруха, сзаду забегай!..
И сразу «трах-тарарахи», и снова лязганье затворов и не­нужное: «Еще разок! Взводи курок!..»
Поворот происходит в сюжете, когда выясняется: в кого стрелял апостол Петька... Оказывается, он стрелял не в Иуду, не в Ваньку...
А Катька где?— Мертва, мертва! Простреленная голова!
Петькиной пулей убита Катька, которая для Петьки всё — весь мир и еще он, Петька, впридачу. Пуля, отрикошетив, летит назад:
— Из-за удали бедовой В огневых ее очах, Из-за родинки пунцовой Возле правого плеча Загубил я, бестолковый, Загубил я сгоряча... ах!
Подмена местоимения междометием весьма загадочна.
Ее? Но, простите! Нельзя же ее загубить из-за ее родин­ки пунцовой возле ее плеча? Тут надобно подставить другое местоимение: не её, а себя...
Финал неожиданный, но закономерный.
Задействованная на протяжении всего текста евангельс­кая символика легко перемещает всю «двенадцатку» из бы­тового текста в то «надпространство», что открывается ду­ховному зрению поэта.
Цепь замкнулась.
Глумление над матерью-Родиной — не она ли и явилась в поэме в образе старушки под плакатом «Учредительное Собрание»? — оборачивается глумлением над собой.
И гаснет, гаснет апостольский ореол. Апостолы превра­щаются в паяцев.
Он головку вскидавает, Он опять повеселел...
Головку вскидавает...
60
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Такое ощущение, что сейчас вот-вот вывалится пружинка. Такое ощущение, что не люди идут, а мертвь, «...и вьюга пылит им в очи».
В очи бьется Красный флаг. Раздается Мерный шаг.
И в конце снова о Христе, что идет «Нежной поступью над вьюжной, снежной россыпью жемчужной...»
Конечно, «если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь... женственный призрак».
Однако есть у Блока и другая, датированная 20 февраля 1918 года, запись: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас, а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой».
Запись жутковатая. В ней слышны завывания того ветра, что — словно когтями чудовище — разрывал грудь поэта.
Из недобрых предчувствий, из сжимающего сердце стра­ха, из робко и бережно согреваемых надежд поэт вышел на революционную улицу — в поэму? — и побрел, качаясь от ветра колючего и царапающего, словно когтями, лицо.
Пройти эту улицу, без дантовского поводыря, без защи­ты, увидеть смертное — подвиг безоговорочный и столь же бесповоротный, это подвиг-гибель, подвиг-жертва.
Есть определенная закономерность, согласно которой стра­на деградирует и самоуничтожается, если количество рево­люций и переворотов в ней превышает допустимый уровень.
Так произошло с Российской империей в 1917 году.
Это же пережил в 1991 году СССР.
При этом совсем необязательно, чтобы революции и пере­вороты были богаты на кровь. Кровь часто сопутствует револю­ции, но сама революция вполне может обойтись и без крови.
Революция — это перемена для всей страны привычного ук­лада жизни, кардинальное изменение нравственных ценностей1.
1 В И Ленин утверждал, правда, что «переход государственной власти из рук одного в руки другого класса есть первый, главный, основной признак революции, как в строго-науч«ом, так и в практически-поли­тическом значении этого понятия» (В.И. Ленин Т 31. С 133) Но это его определение Октябрьской революцией и было опровергнуто Едва ли кто решится сейчас утверждать, что ленинская гвардия, в руках кото-рои оказалась тогда власть, и является российским пролетариатом
61
К КОНЯЕВ
В этом смысле церковные реформы царя Алексея Михай­ловича и Петра I — несомненные революции. И они обусло­вили из-за своей частоты деградацию управления страной, затянувшийся почти на столетие династический кризис, вы­ход из которого пришлось искать многим русским импера­торам.
Постперестроечные интриги Горбачева, когда он перестра­ивал страну под собственное президентство, ГКЧП и срос­шийся с ним ельцинский переворот 1991 года, события 1993 года — все они сокрушили СССР, разрушили эконо­мику России, ее государственную мощь и нравственность.
Февральская революция, Октябрьский переворот и «до­полнительная революция» обусловили разрушение Россий­ской империи, затянувшуюся не десятилетия кровавую вак­ханалию владычества «чуда-партии».
Иначе, но все-таки именно это и прозревал в снежном вихре, обрушившемся на улицы Петрограда, Александр Блок.
Увидевшему все уже не будет возврата, и если парадоксы материальной жизни стремятся разрушить духовную логику или, по крайней мере, смутить ясность, то поэтическое бы­тие устраняет эти несообразности — после «Двенадцати», после пройденной улицы дополнительной революции Блок и не писал ничего стихами...
5.
«Под широким стеклянным куполом Таврического дворца в этот ясный, морозный январский день с раннего утра ожив­ленно суетились люди. Моисей Соломонович Урицкий, невы­сокий, бритый, с добрыми глазами, поправляя спадающее с носа пенсне с длинным заправленным за ухо черным шнурком и переваливаясь с боку на бок, неторопливо ходил по длин­ным коридорам и светлым залам дворца, хриплым голосом отдавая последние приказы.
Через железную калитку, возле которой проверяет билеты отряд моряков в черных бушлатах, окаймленных крест-накрест пулеметными лентами, я вхожу в погребенный под сугробами снега небольшой сквер Таврического дворца...»1
1 Ф.Ф Раскольников. На боевых постах. М.: Военное издательство, 1964. С. 241.
62
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Это воспоминания Федора Раскольникова — другого ге­роя того памятного для России дня, 5 января 1918 года...
Учредительное собрание должен был открыть старейший депутат земец СП. Шевцов, но тридцатитрехлетний Я.М. Свердлов буквально вырвал у него колокольчик и, зав­ладев трибуной, произвел «большевистское переоткрытие Со­брания». Разумеется, одной только наглостью Якова Михай-лович£, так лихо подзаработавшего на «ревизии стальных ящиков», этот отвратительный инцидент объяснить нельзя. Совершенно очевидно, что он был частью большевистского сценария.
«Вся процедура открытия и выборов президиума Учреди­тельного собрания носила шутовской, несерьезный характер, — вспоминал П.Е. Дыбенко. — Осыпали друг друга остротами, заполняли пикировкой праздное время. Для общего смеха и увеселения окарауливающих матросов мною была послана в президиум Учредилки записка с предложением избрать Керен­ского и Корнилова секретарями. Чернов на это только руками развел и несколько умиленно заявил: «~Ведь Корнилова и Ке­ренского здесь нет».
Президиум выбран. Чернов в полуторачасовой речи излил все горести и обиды, нанесенные большевиками многострадаль­ной демократии. Выступают и другие живые тени канувшего в вечность Временного правительства. Около часа ночи боль­шевики покидают Учредительное собрание. Левые эсеры еще остаются».
«Конечно, — признавался потом В.И. Ленин, — было очень рискованно с нашей стороны, что мы не отложили созыва. Очень, очень неосторожно. Но в конце концов, вышло луч­ше. Разгон Учредительного собрания Советской властью есть полная и открытая ликввдация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Теперь урок будет твердый».
Приводя эти слова Ленина, Л.Д. Троцкий добавил:
«Так теоретическое обобщение шло рука об руку с при­менением латышского стрелкового полка»1.
Никакой иронии, а тем более самоиронии в словах Троцкого нет. Он действительно воспринимал латышских стрелков и чекистов Дзержинского как часть ленинской революционной теорий и в принципе был, абсолютно прав.
1 Лев Троцкий. Вокруг Октября // А. Луначарский, К Радек, Л. Троц­кий Силуэты политические портреты. М. Политиздат, 1991. С 81.
63
Н. КОНЯЕВ
Матросы, латышские стрелки и чекисты и &ыли идеоло-гообразующей частью ленинской теории, ее аргументами, ее движущей силой.
Учредительное собрание, на которое возлагалось столько надежд не только кадетами и прочими «либералами», но и всей Россией, проработало всего 12 часов 40 минут.
6 января в пять часов утра Федор Раскольников зачитал с трибуны Таврического дворца декларацию об уходе боль­шевистской фракции с Учредительного собрания.
«Объяснив, что нам не по пути с Учредительным собранием, отражающим вчерашний день революции, я заявляю о нашем уходе и спускаюсь с высокой трибуны. Публика... радостно не­истовствует на хорах, дружно и оглушительно бьет в ладоши, от восторга топает ногами и кричит не то «браво», не то «ура».
Кто-то из караула берет винтовку на изготовку и прицели­вается в лысого Минора, сидящего на правых скамьях. Дру­гой караульный матрос с гневом хватает его за винтовку и го­ворит:
— Бро-о-о-сь, дурной!»
А потом наступила трагикомическая развязка,..
«Урицкий наливает мне чай, с мягкой, застенчивой улыб­кой протягивает тарелку с тонко нарезанными кусками лимо­на, и, помешивая в стаканах ложечками, мы предаемся заду­шевному разговору. Вдруг в нашу комнату быстрым и твердым шагом входит рослый, широкоплечий Дыбенко... Давясь от хохота, он звучным раскатистым басом рассказывает нам, что матрос Железняков только что подошел к председательскому креслу, положил свою широкую ладонь на плечо оцепеневше­го от неожиданности Чернова и повелительным тоном заявил ему:
— Караул устал. Предлагаю закрыть заседание и разой­тись по домам.
Дрожащими руками Чернов поспешно сложил бумаги и объя­вил заседание закрытым»1.
Как заметил Л.Д. Троцкий, «в лице эсеровской учредил­ки февральская республика получила оказию умереть вто­рично».
Если вспомнить, что днем раньше, 6 января 1918 года, была учреждена Тюремная коллегия, а 7 января, во втором
1 Ф.Ф. Раскольников. На боевых постах. М.: Военное издательство, 1964. С. 254-255.
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
часу ночи, чекисты ворвались в Мариинскую больницу и убили находящихся там депутатов Учредительного собрания, бывших министров Временного правительства Ф.Ф. Кокош-кина (ему выстрелили в рот) и А.И. Шингарева (в него стре­ляли целых семь раз), то слова Льва Давидовича приобрета­ют особенно зловещий смысл...
Любопытно и то, что именно 7 января 1918 года генерал Лавр Георгиевич Корнилов принял на Дону командование Добровольческой армией...
Но было уже поздно.
Среди донских казаков стали распространяться больше­вистские настроения, и генерал Корнилов со своей армией, которая насчитывала всего четыре тысячи человек, вынуж­ден был уйти на Кубань.
8 января патриарх Тихон предал советскую власть анафе­ме, а 10 января III Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов в Петрограде принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Россия была объяв­лена Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьян­ских депутатов.
6.
«Разгон Учредительного собрания на первых парах чрез­вычайно ухудшил наше международное положение, — вспоми­нал Л.Д. Троцкий. — Немцы все же опасались вначале, что мы сговоримся с «патриотическим» Учредительным собранием и что это может привести к попытке продолжения войны. Та­кого рода безрассудная попытка окончательно погубила бы революцию и страну, но это обнаружилось бы только позже и потребовало бы нового напряжения от немцев. Разгон же Уч­редительного собрания означал для немцев нашу очевидную готовность к прекращению войны какой угодно ценой. Тон Кюльмана сразу стал наглее»1.
Троцкий не пишет, а может быть, находясь в Брест-Ли-товске, он и не знал, что уже на следующий день после ликвидации Учредительного собрания они получили от нем­цев, как принято сейчас говорить, «очередной транш».
1 Лев Троцкий. Вокруг Октября. // А. Луначарский, К. Радек, Л. Троц­кий. Силуэты: политические портреты. М.: Политиздат, 1991. С. 73.
3 - 9536 65
Н. КОНЯЕВ
Как сообщают новейшие исследователи, «8 января 1918 года Народный комиссариат иностранных дел Российской Феде­рации получил сообщение Рейхсбанка за подписью фон Шан­ца о том, что из Стокгольма переведено 50 миллионов руб­лей золотом на содержание Красной гвардии с требованием «необходимо послать повсюду опытных людей для установ­ления однообразной власти»1.
А, может быть, Троцкий и знал...
И нет никакого противоречия его рассказа о переговорах в Брест-Литовске с получением большевиками денег от нем­цев на содержание собственной охраны. Ведь если перечи­тать его воспоминания внимательней, то становится понят­но, что, сетуя на ухудшение международного положения, Лев Давидович имеет в виду международное положение не России, а мировой революции, которую они с Владимиром Ильичем затеяли.
Действительно...
Посетовав на тон Кюльмана, Троцкий, даже не выделяя эти рассуждения отдельным абзацем, начинает говорить о перспективах мировой революции после разгона Учредитель­ного собрания...
«Какое впечатление разгон Учредительного собрания мог произвести на пролетариат стран Антанты? На это нетрудно было ответить себе: антантовская печать изображала советс­кий режим не иначе как агентуру Гогенцоллернов. И вот боль­шевики разгоняют «демократическое» Учредительное собрание, чтобы заключить с Гогенцоллерном кабальный мир, в то время как Бельгия и Северная Франция заняты немецкими войсками. Было ясно, что антантовской буржуазии удастся посеять в ра­бочих массах величайшую смуту. А это могло облегчить, в свою очередь, военную интервенцию против нас. Известно, что даже в Германии, среди социал-демократической оппозиции, ходили настойчивые слухи о том, что большевики подкуплены германс­ким правительством и что в Брест-Литовске происходит сейчас комедия с заранее распределенными ролями. Еще более веро­подобной эта версия должна была казаться во Франции и Ан­глии. Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы яркое доказательство смер­тельной враждебности между нами и правящей Германией. Имен-
1 Александр Шлаен. Красная чума, http://www.zerkalo-nedeli.com/nn/ show/316/28924/.
66
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
но под влиянием этих соображений я пришел в Брест-Литовске к мысли о той «педагогической» демонстрации, которая выра­жалась формулой: войну прекращаем, но мира не подписываем. Я посоветовался с другими членами делегации, встретил с их стороны сочувствие и написал Владимиру Ильичу. Он ответил: когда приедете, поговорим»...
Как известно, 11 января на заседании ЦК РСДРП (б) мне­ния насчет переговоров с немцами разделились. «Левые ком­мунисты» во главе с Бухариным выступили за продолжение революционной войны; Троцкий предложил прекратить во­енные действия, не заключая мира, но, как всегда, прошло предложение В.И. Ленина, приказавшего всячески затяги­вать подписание мира в Брест-Литовске.
Есть совершенно определенные свидетельства, что и Ле­нина, как и Троцкого, все угрозы со стороны немцев вол­новали только в плане угрозы мировой революции, и ни­как иначе.
—Допустим, — говорил в эти дни В.И. Ленин Л.Д. Троц­кому. — Допустим, что принят ваш план. Мы отказались под­писать мир. А немцы после этого переходят в наступление.Что вы тогда делаете?
—Подписываем мир под штыками! — ответил Троцкий. —Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.
—А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
—Ни в коем случае.
—При такой постановке опыт может оказаться не стольуж опасным... — сказал Ленин. — Очень будет жаль пожерт­вовать социалистической Эстонией, но уж придется, пожа­луй, для доброго мира пойти на этот компромисс.
Лев Троцкий в своих воспоминаниях достаточно подроб­но описывает, сак развивался «опыт», поставленный Вла­димиром Ильичем по его совету.
«Немецкая делегация реагировала на наше заявление так, как если бы Германия не предполагала ответить возобнов­лением военных действий. С этим выводом мы вернулись в Москву.
— А не обманут они нас? — спрашивал Ленин.Мы разводили руками. Как будто непохоже.
— Ну что ж, — сказал Ленин. — Если так, тем лучше: и ап-парансы (видимость. — Н.К.) соблюдены, и из войны вышли.
Однако за два дня до истечения срока мы получили от остававшегося в Бресте генерала Самойло телеграфное из-
67
Н. КОНЯЕВ
вещение о том, что немцы, по заявлению генерала Гофма­на, считают себя с 12 часов 18 февраля в состоянии войны с нами и потому предложили ему удалиться из Брест-Ли-товска. Телеграмму эту первым получил Владимир Ильич. Я был у него в кабинете. Шел разговор с Карелиным и еще с кем-то из левых эсеров. Получив телеграмму, Ленин мол­ча передал ее мне. Помню его взгляд, сразу заставивший меня почувствовать, что телеграмма принесла большое и недоб­рое известие. Ленин поспешил закончить разговор с эсера­ми, чтобы обсудить создавшееся положение.
— Значит, все-таки обманули. Выгадали 5 дней... Этот зверьничего не упускает. Теперь уж, значит, ничего не остается,как подписать старые условия, если только немцы согла­сятся сохранить их.
Я возражал в том смысле, что нужно дать Гофману пе­рейти в фактическое наступление.
— Но ведь это значит сдать Двинск, потерять много ар­тиллерии и пр.
— Конечно, это означает новые жертвы. Но нужно, что­бы немецкий солдат фактически, с боем вступил на совет­скую территорию. Нужно, чтобы об этом узнали немецкийрабочий, с одной стороны, французский и английский — сдругой.
— Нет, — возразил Ленин. — Дело, конечно, не в Двин-ске, но сейчас нельзя терять ни одного часу. Испытание про­делано. Гофман хочет и может воевать. Откладывать нельзя:и так у нас уже отняли 5 дней, на которые я рассчитывал.А этот зверь прыгает быстро.
Центральным Комитетом было вынесено решение о по­сылке телеграммы с выражением немедленного согласия на подписание Брест-Литовского договора. Соответственная те­леграмма была отправлена»1.
Исследование взаимоотношений большевиков с герман­ским командованием не является задачей нашей книги, и мы коснулись этой темы лишь для того, чтобы показать, что, в принципе, ситуация советско-германских взаимоот­ношений контролировалась большевиками. И если они все же использовали германское наступление для объяснения
1 Лев Троцкий Вокруг Октября // А. Луначарский, К. Радек, Л. Троц­кий. Силуэты: политические портреты М : Политиздат, 1991 С. 75—76
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
своих действий, то это было всего лишь ленинским соблю­дением «аппаранса» и ничем более...
7.
Видимо, к 15 января 50 миллионов рублей золотом на со­держание Красной гвардии пришли из Стокгольма, потому что именно этим числом помечен декрет «Об организации Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА)».
Заметим тут, что первые месяцы РККА формировалась на добровольных началах и только из рабочих и крестьян. Менее известно, что преимущество при приеме в РККА от­давалось иностранцам — латышам, китайцам, австрийцам.
Создание такой армии позволило большевикам дистан­цироваться от не желающей знать никакого удержу рево­люционной матросни. Это оказалось тем более важным, что в ближайшие дни были проведены три принципиально важ­ных декрета.
20 января вышел декрет «Об отделении Церкви от госу­дарства и школы от Церкви». Этот декрет, помимо всегопрочего, лишил Церковь прав юридического лица и всегоимущества.
21 января декрет ВЦИК аннулировал государственныевнутренние и внешние займы, заключенные царским и Вре­менным правительствами. Долг этот составлял более 50 мил­лиардов рублей, и три четверти его приходилось на внут­ренние займы.
Хотя прежние исследователи и не обходили вниманием декреты от 15, 20 и 21 января 1918 года, но рассматривали их отдельно друг от друга. Между тем очевидно, что особое значение эти декреты приобретают как раз в комплексе, и совсем не случайно почти одновременно они и были изда­ны большевиками.
Вспомним, что до 1917 года «властвующая идея» для по­давляющего большинства населения Российской империи так или иначе выражалась в известной уваровской формуле «са­модержавие, православие, народность».
Нетрудно заметить, что декреты от 15,20 и 21 января 1918 года преследовали последовательное разрушение этой триады.
Создание армии из иноплеменников подрывало саму ос­нову самодержавия — независимость страны. Декрет от 20 ян-
69
Н. КОНЯЕВ
варя аннулировал православие как духовный стержень рус­ского государства. Ну а отмена государственных обязательств по внутренним займам разоряла не столько банкиров, сколь­ко интеллигенцию, высокооплачиваемых рабочих и зажи­точных крестьян, то есть средний класс России, ядро рус­ского народа.
Тут надо сказать, что, критикуя политику современных нам «реформаторов», отдельные представители патриотичес­кой интеллигенции попали в ложное положение. Защищая принципы государственности, в пику своим политическим оппонентам из реформаторского лагеря, они зачем-то при­няли на себя обязательство защищать Ленина и большеви­ков от «демократических» нападок.
«Победа Октября над Временным правительством и над воз­главляемой «людьми Февраля» Белой армией была неизбеж­на, — запальчиво доказывал Вадим Кожинов, — в частно­сти, потому, что большевики создавали именно идеократичес-кую государственность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему историческому пута России. Ясно, что больше­вики вначале и не помышляли о подобном «соответствии», и что их «властвующая идея» не имела ничего общего с предше­ствующей. И для сторонников прежнего порядка была, разу­меется, абсолютно неприемлема «замена» Православия верой в Коммунизм, самодержавия — диктатурой ЦК и ВЧК, народ­ности, которая (как осознавали наиболее глубокие идеологи) включала в себя дух «всечеловечности», — интернационализ­мом, то есть чем-то пребывающим между (интер) нациями. Однако «идеократизм» большевиков все же являл собой, так сказать, менее утопическую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший переделку России — то есть и са­мого русского народа — по западноевропейскому образцу».
Разумеется, в этих остроумных рассуждениях непосред­ственной критики современного нам строя больше, чем ана­лиза ситуации, сложившейся после Октябрьской револю­ции.
Ну а что касается сравнения уваровской формулы «пра­вославие, самодержавие и народность» с кожиновской «ве­рой в Коммунизм, диктатурой ЦК и ВЧК, интернациона­лизмом», то отчего же подобная «замена» абсолютно непри­емлема! Если Уваров, к примеру, умудрялся вкладывать в понятие «народности» еще и крепостное право, отчего же государственникам иных времен не сделать было следующий
70
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
шаг и не подменить православие — коммунизмом, а само­державие — диктатурой ЦК и ВЧК?
Но это, так сказать, попутное замечание.
Для нас существенно, что декреты от 15, 20 и 21 января 1918 года основы большевистской идеократической государ­ственности и закладывали,
И как символично, что завершаются они государствен­ной реформой по переходу с Юлианского на Григорианс­кий календарь. Декретом СНК от 24 января было объявле­но, что уснувшие 31 января россияне должны будут про­снуться уже 14 февраля.
Идеократическая государственность большевиков должна была осуществиться в самый короткий в мире год.
В большевистском 1918 году всего 352 дня.
На сколько русских жизней короче этот год, не может сосчитать никто.
И снова только удивляешься, как плотно подбираются, события.
25 января, на следующий день после публикации декрета о переходе на Григорианский календарь, в Киеве, возле Пе-черской лавры, неизвестными лицами был убит митропо­лит Владимир (Богоявленский) — первый при советской власти святой новомученик из числа русских иерархов.
8.
В конце прежнего календарного стиля успели завязаться многие сюжеты наступающей болыиевистско-чекистской эпохи.
26 января. Германия ультимативно потребовала от Совет­ской России подписания грабительских условий мира. Л.Д. Троцкий, как и было у него договорено с В.И. Лени­ным, от имени СНК огласил декларацию: «отказываемся от подписания аннексионистского договора. Россия со своей сто­роны объявляет состояние войны с Германией, АвЛрб-Вен-грией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам отдается одновременно приказ о полной демббили-зации по всему фронту».
Еще в этот день командование Чехословацкого корпуса, опасаясь, что их выдадут Австро-Венгрии и все они пред­станут перед судом как изменники, объявили корпус час­тью французской армии.
71
Н. КОНЯЕВ
И сделали это чехи вовремя. Уже на следующий день пред­ставители Украинской Рады (чехословацкий корпус бази­ровался на территории Украины) подписали в Брест-Литовске сепаратный мир с Германией и Австро-Венгрией.
Дальше начинаются даты нового стиля.
18 февраля. Прервав перемирие, германские войска нача­ли широкомасштабное наступление от Риги в направлениина Псков и Нарву. В 14.00 группа фельдмаршала Эйхгорнадвинулась на Ревель, и к исходу дня, нигде не встречая со­противления, немцы заняли Двинск.
19 февраля. 4.00. В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий подписалителеграмму: «Совет Народных Комиссаров видит себя вы­нужденным при создавшемся положении заявить о своем со­гласии подписать мир на тех условиях, которые были пред­ложены делегациями Четверного союза в Брест-Литовске».
20 февраля. Совет народных комиссаров принял решение• о переезде в Москву.
21 февраля. Издан декрет СНК «Социалистическое Оте­чество в опасности!». «Неприятельские агенты, спекулянты,громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, гер­манские шпионы расстреливаются на месте преступления...В батальоны (для рытья окопов) должны быть включенывсе работоспособные члены буржуазного класса, мужчиныи женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивля­ющихся расстреливать».
Одновременно была разослана циркулярная телеграмма ВЧК:
«Всех: 1) неприятельских агентов-шпионов; 2) контрре­волюционных агитаторов; 3) спекулянтов; 4) организато­ров сопротивления и участников в подготовке последнего для свержения советской власти; 5) бегущих на Дон для по­ступления в контрреволюционные войска калединско-кор-ниловской банды и польские контрреволюционные легио­ны; 6) продавцов и скупщиков оружия для вооружения кон­трреволюционной буржуазии, национальной, российской, иностранной и ее войск, — беспощадно расстреливать на месте преступления».
22 февраля в Петрограде ввели военное положение.
23 февраля Германия ответила на телеграмму советскогоправительства, выдвинув еще более жесткие условия мира.
Обсудив новый германский ультиматум, ЦК РСДРП(б) постановил:
72
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
1. Немедленно принять германские предложения.
2. Немедленно начать подготовку к революционной войне.
За первый пункт проголосовало семь членов ЦК, четве­ро — против, четверо — воздержались. Второй пункт был при­нят единогласно.
В этой шестидневке, полностью исчерпывающей сюжет последнего германского наступления, главное событие ко­нечно же не это наступление.
Выше мы процитировали воспоминания Л.Д. Троцкого, показывающие, что хотя большевики и рисковали, прово­дя свой революционный опыт с немцами, но тем не менее ситуация была полностью под контролем большевистской верхушки. Поэтому смело можно говорить, что самое глав­ное событие в шестидневном «эксперименте» В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого — решение о переезде правительства в Мос­кву.
Большевики мотивировали это решение тем, что в Бал­тийском море появился германский флот (как это в январе немцы пробились бы через замерзший залив?), а на границе сосредотачивались контрреволюционные войска. Говорилось, дескать, связь с другими районами и городами республики могла нарушиться в любой момент. Дескать, над Петрогра­дом нависла угроза вражеского вторжения...
Поразительно, но это объяснение прижилось и у истори­ков, хотя трудно придумать более нелепую причину для эва­куации правительства и переноса столицы в Москву.
Ведь только в приступе коллективного помешательства немецкое командование стало бы захватывать Петроград и свергать большевистское правительство, которое в тот мо­мент работало именно в интересах Германии — демобилизо-вывало остатки царской армии и старательно разрушало эко­номику России. Чтобы компенсировать Германии потерю в России этого правительства, потребовались бы сотни немец­ких дивизий, а их у Германии не было.
Во-вторых, неувязка получается и с датами.
Большевистское правительство переехало в Москву 11 мар­та, когда уже прошла целая неделя с тех пор, как был под­писан мирный договор с Германией.
От какой же опасности бежали в Москву большевики, если не от немцев?
Ответ прост.
73
Н. КОНЯЕВ
Большевики бежали в Москву от рабочих, от солдат и от матросов Петрограда, которых они так жестоко обманули...
Предвижу возражение, что большевики точно так же, как петроградских, обманули рабочих и в Москве, и во всей России.
Это верно.
Вся разница только в том, что рабочих Москвы и всей России они просто обманули, и все.
А с рабочими и матросами Петрограда большевики осуще­ствляли и Октябрьский переворот, и Дополнительную январс­кую революцию. Рабочие и матросы Петрограда психологически были готовы, чтобы осуществить еще один переворот, теперь уже против большевиков. Во всяком случае, они знали, как это делать, и знали, что это делается очень просто. ... Так идут державным шагом — т Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом...
9.
Любопытно, что 20 февраля, когда Совет народных ко­миссаров принял решение о переезде в Москву, было опуб­ликовано другое стихотворение А.А. Блока:
Вот — срок настал. Крылами бьет беда, И каждый день обиды Множит, И день придет — не будет и следа От ваших Пестумов, быть может/
О, старый мир! Пока ты не погиб, Пока томишься мукой сладкой. Остановись, премудрый, как Эдип, Пред Сфинксом с древнею загадкой!..
Стихотворение названо «Скифы», хотя, быть может, ему подошло бы и другое название — «Хазары». И про кого это сказано?
Мы любим всё — и жар холодных числ, И дар божественных видений,
74
ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ МОИСЕЕВ
Нам внятно всё — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений...
Мы помним всё — парижских улиц ад, И венецьянские прохлады, Лимонных рощ далекий аромат, И Кельна дымные громады...
Впрочем, это стихотворение Блока только напечатано было в новую эпоху, а закончено оно еще в прежнем календар­ном стиле — 30 января.
В минувшей эпохе написана и поэма «Двенадцать» — пос­леднее поэтическое произведение Александра Блока.
Герои этой поэмы — революционные матросы.
Те самые матросы, с которыми, убегая из Петрограда, так решительно рвали сейчас большевики.
Александр Блок, как можно судить по его дневнику, раз­рыва этого не предвидел, даже не задумывался о нем, но в поэме «Двенадцать» рассказал об этом разрыве как о собы­тии, уже случившемся.
И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике их роз — Впереди — Исус Христос.
Не так уж и трудно разглядеть за блоковской вьюгой и Кронштадт 1921 года, и наведенные на матросский остров жерла орудий.
Мы уже говорили, что большевики на сто процентов суме­ли использовать в своих целях матросскую вольницу, эту по­лупьяную русскую удаль, что не желает знать о завтрашнем дне, эту столь знакомую всем хамоватость пьяного человека...
Но большевики понимали и то, сколь ненадежна полу­пьяная вольница. Матросы не знали и не хотели знать свое­го места, и кто мог гарантировать, что, напившись в оче­редной раз, они не разгонят самих большевиков. Хотя охра­на наиболее важных большевистских учреждений и была передана латышским стрелкам, уверенности, что они смо­гут противостоять матросам, пока не возникло.
75
Н. КОНЯ ЕВ
Большевикам надо было срочно избавляться от своих со­юзников по Октябрьскому перевороту и «дополнительной революции». Проще всего можно было сделать это, перебрав­шись в Москву, где матросам не положено было находить­ся, ввиду полного отсутствия там какого-либо, в том числе и революционного, моря.
Большевикам надо было ставить точку в своих отноше­ниях с недавними союзниками.
И точку эту поставил Феликс Эдмундович Дзержинский.
И поставил так, как и положено начальнику ВЧК...
Именно в эти дни Феликс Эдмундович сделал замечание одному из матросов, а тот в ответ послал Феликса Эдмун-довича к такой-разэтакой, революционной матери.
«Дзержинский, — вспоминал Л.Д. Троцкий, — был чело­веком взрывчатой страсти. Его энергия поддерживалась в на­пряжении постоянными электрическими разрядками. По каж­дому вопросу, даже второстепенному, он загорался, тонкие ноздри дрожали, глаза искрились, голос напрягался, нередко доходя до срыва».
Должно быть, подобный припадок случился с Дзержин­ским и сейчас. Руки его тряслись, ноздри дрожали, Феликс Эдмундович не успокоился, пока не всадил в непочтитель­ного балтийца всю обойму. Не зря Ленин сравнивал Дзер­жинского с горячим конем...
Случай этот рассматривался 26 февраля 1918 года на засе­дании ВЧК. «Слушали: о поступке т. Дзержинского. Постано­вили: ответственность за поступок несет сам и он один, Дзер­жинский. Впредь же все решения вопросов о расстрелах реша­ются в ВЧК, причем решения считаются положительными при половинном составе членов комиссии, а не персональ­но, как это имело место при поступке Дзержинского».
Вспомним, как всего несколько недель назад, в дни «до­полнительной революции», П.Е. Дыбенко требовал от В.И.Ленина: «А вы дадите подписку, Владимир Ильич, что завтра не падет ни одна матросская голова на улицах Петро­града?», — и товарищу Ленину пришлось тогда прибегнуть к содействию тов. Коллонтай, чтобы посредством ее чар за­ставить Дыбенко отменить его приказ...
Вспомним, и нам станет ясно, какая пропасть разделила теперь матросов и большевиков.
Совпало (совпало?), что именно в этот день, 26 февраля 1918 года, В.И. Ленин набросал проект постановления об эва­куации советского правительства в Москву...76